О праве войны и мира

4. Барклай, решительный сторонник царской власти, однако же, снисходит до того, что предоставляет народу и его знатнейшей части право самозащиты против бесчеловечной жестокости, хотя он и признает, что весь народ подчинен царю ("Против тираноборцев", кн. III, гл. 8 и кн. VI, гл. гл. 23 и 24). Я отлично понимаю, что чем выше охраняемое благо, тем выше должна быть справедливость, допускающая изъятие из буквального смысла закона; тем не менее я едва ли возьму на себя смелость осудить огульно как отдельных граждан, так и меньшинство народа, прибегавших когда-либо к самозащите в состоянии крайней необходимости, не упуская из вида уважения к общему благу. Так, например, Давид, который, за немногими исключениями, дает образец жизни согласно точному смыслу закона, сначала окружил себя четырьмястами вооруженных воинов, а затем и несколько более значительным числом их (I Самуил, XXII, 2 и XXIII, 13) исключительно для отражения насилия в случае нападения. Но тут же следует указать, что Давид прибег к такому средству только после предупреждения со стороны Ионафана и окончательно убедившись путем множества иных несомненных доказательств, что Саул угрожает его жизни. И все же он не напал на города, не воспользовался возможностью вступить в сражение, но искал убежища то в недоступной местности, то у чужеземных народов, свято соблюдая предосторожности, чтобы не причинить вреда своим единоплеменникам.

5. Сходный случай можно найти в истории маккавеев, ибо, по моему мнению, напрасно некоторые оправдывали их походы на том основании, что Антиох был якобы не их царь, а нападающий враг. Ибо во всей истории маккавеев их сторонники нигде не называют Антиоха иначе как именем царя и, конечно, не напрасно, так как сначала евреи признали власть македонян, права которых унаследовал Антиох. Ибо запрещение законом ставить во главе государства чужестранца относится к порядку добровольного избрания, а не к образу действий народа, вынужденного к тому обстоятельствами того времени. Другие же утверждают, что маккавеи воспользовались принадлежащим народу правом автономии, однако это утверждение не имеет твердого основания, потому что иудеи сначала были завоеваны Навуходоносором по праву войны, а затем на том же основании подчинялись преемникам халдеев - мидянам и персам, от которых власть целиком перешла к македонянам20. Оттого Тацит так отзывается об иудеях: "Пока Восток находился во власти ассириян, а затем мидян и персов, они составляли самую угнетенную часть покоренных народов" ("История", I, V). Ни Александр, ни его преемники не давали им никаких обещаний, а потому они попали под их владычество, не выговорив себе никаких условий, подобно тому как раньше они находились под властью Дария. Если же иудеям иногда и разрешалось исполнять всенародно свои обряды и следовать своим законам, это временное право давалось им милосердием царей, но не было предоставлено их правительству в силу какого-либо прямого условия. Оттого оправданием маккавеям служило исключительно сознание величайшей и несомненной опасности. Это оправдание было в силе, пока они держались в пределах самообороны, отступая, по примеру Давида, в недоступные места в поисках безопасного убежища, и прибегали к оружию только для обороны против нападения.

6. Между тем необходимо соблюдать также еще одну предосторожность: даже в состоянии крайней опасности должна быть обеспечена неприкосновенность личности царя. Ошибаются те, кто полагает, что Давид поступал так не в силу обязанности, но по причине особого рвения. Ибо сам Давид прямо сказал, не может быть такого безумца, кто бы поднял руку на царя (I Самуил, XXVI, 9). Ему, без сомнения, было известно то, что написано в законе: "О богах (то есть о верховных судьях) не злословь, не злословь и о царе в народе твоем"21 (Второзаконие, XXII, 8). Особое упоминание в этом законе о высших властях показывает, что он содержит некоторое специальное предписание. Если угодно, можно справиться у Оптата Милевского об этом деянии Давида: "Препятствием служила только память о божественных велениях" (кн. II)22. Он приписывает Давиду следующие слова: "Я хотел победить врага, но сначала следует соблюсти божественные заповеди".

7. Должно не только воздерживаться от клеветы на частных лиц, но также нельзя злословить о царе, ибо автор "Проблем", носящих имя Аристотеля, говорит: "Кто злословит о правителе, тот наносит оскорбление государству"23 (разд. XI). Если же нельзя наносить ему оскорбления словом, то, разумеется, тем более запрещено наносить оскорбления действием;

оттого мы читаем о раскаянии Давида, разорвавшего царские одежды. Таково было его представление о священном характере особы царя (I Самуил, XXIV, 6). И не напрасно, ибо поскольку верховная власть не могла избегнуть ненависти многих24, то безопасность ее действий должна была охраняться особыми мероприятиями. Римляне тоже издали постановление о неприкосновенности народных трибунов. У ессеян было в ходу изречение, что особа царей священна; замечательное место у Гомера гласит: