О прекрасных дамах и благородных рыцарях

Сначала она, как женщина разумная, подождала раздачи наград победителям и наказаний побежденным, никак о себе не заявляя. Но когда на зиму 1472 года был созван парламент, графиня обратилась с петицией прямо туда. И прошением это не было. Это было заявлением о правах, хотя и выражено это заявление было с изяществом и по стандартам обращения низшего к высшим. Графиня обратилась к самому королю, его королеве, к матери короля, его старшей дочери, братьям, сестрам, к матери королевы «и прочим благородным леди королевства». Леди Анна вежливо напоминает, что ни при жизни своего супруга, ни после его смерти она лично не совершила ничего, что можно было бы расценить как непослушание и враждебность к Его Величеству. Она также напоминает «его королевской мудрости», что и при жизни мужа, и после его смерти она являлась и является легальным бароном. Тем не менее, по какой-то причине его королевское величество решил, по имеющейся у нее информации, направлять аббату монастыря Бьюли угрожающие письма и отправлять неких персон с целью взять ее под стражу и заключить в заточение. Что, разумеется, разбивает ее, графини, сердце. Поэтому графиня просит парламент «обсудить и взвесить по совести ее права и законный титул ее наследства, то есть земли графств Уорик и Деспенсеров, которыми она законно владеет по праву рождения и линии наследования, а также ее приданое и вдовью долю графства Салсбери в придачу к вышеуказанным».

Кстати сказать, эта изящная пощечина нагловатому королю Эдди была целиком и полностью за авторством графини. Она в самом начале смиренно извиняется, что секретарей у нее нет, и что поэтому она вынуждена писать собственноручно. Еще один штрих к вопросу образования средневековых леди, кстати сказать. И к тому, почему аристократы так редко писали сами. Дело было не в неумении, а в принятом протоколе. Возможно, обращение через секретаря делало послание менее личным, менее задевающим гордость и менее обязывающим.

И в какой-то момент дело выглядело так, что графиня даже имеет шанс свое дело выиграть. Королю пришлось позволить ей покинуть Бьюли, и в июне 1473 года, в сопровождении сэра Джеймса Тирелла, она отправилась на север ко двору своей младшей дочери и младшего брата короля, Ричарда Глостера. В конце концов, Ричард вырос из мальчишки в юношу именно при ее дворе и при дворе ее мужа. К сожалению, для леди Анны, проблемы с наследством графа Уорика касались не только ее собственности, но и передающихся по мужской линии земель Невиллов, которые должны были отойти вовсе не Кларенсу или Глостеру, но Джорджу Невиллу, младшему сыну маркиза Монтегю. Каким-то образом нужно было завернуть и его, совершенно легальные, требования.

Если бы корона экспроприировала все земли Уорика себе, оба герцога получили бы их от короны, то есть не в собственность, а только в управление. Что, разумеется, их вовсе не устраивало, потому что коронованный братец легко чины и владения раздавал, но так же легко их потом отбирал, чтобы пожаловать кого-то другого. Выход из ситуации был найден, мягко говоря, нетипичный. Пятая сессия парламента 1472–1475 годов, проходившая в мае 1474 года, просто-напросто объявила, что все права и требования вдовой графини Уорик аннулируются, «как если бы она была мертва». А головоломку с мужской линией наследования решили еще более оригинально. Ни графа Уорика, ни маркиза Монтегю не объявили изменниками, и корона их земли не экспроприировала. Таким образом, колоссальное наследство графа целиком и полностью перешло к его дочерям, а через них – к их мужьям, братьям короля. Наследникам же Уорика и Монтегю парламентским актом от 23 февраля 1475 года запретили предъявлять какие бы то ни было претензии на любую часть наследства. Такое вот юридическое убийство, абсолютно незаконное, ничем не обоснованное и абсолютно неприкрыто бесстыдное. Каким образом такое позорище удалось провести через обе палаты парламента? Просто путем манипуляции составом парламента. Это было обычной практикой и до Эдварда, и после него.