она к Тройственному союзу или же к врагам Тройственного союза. Полковник Суайн сообщил немедленно в Лондон об этой выходке императора. Солсбери не реагировал на это предложение союза, которое делалось уже не в первый раз. Но Вильгельм не успокаивался. Дело в том, что сам он и Маршалль фон Биберштейн почему-то уверовали в это время в возможность одним энергичным жестом припугнуть английское правительство, находившееся в тот момент в натянутых отношениях с Францией и с Россией, и этим принудить старого консервативного премьера Солсбери ввести Англию в Тройственный союз. Эта мысль оказалась глубоко ошибочной. Солсбери вообще был не робкого десятка; кроме того, он отлично знал, что при тогдашнем состояния германского флота никогда Вильгельм на войну против Англии не отважится и что Франция в союз с Германией не вступит. Прошло несколько недель. 20 декабря 1895 г. германские послы при великих державах были неожиданно уведомлены доверительно, что император снова запросил Англию, не согласится ли она формальным договором соединиться с Тройственным союзом. Иначе, пояснял Вильгельм, так как английская политика вызывает всеобщее недоверие, англичанам придётся иметь дело с соединённой против неё группой континентальных великих держав. Эта прямая и вторичная угроза снова не произвела ни малейшего впечатления ни на Солсбери, ни даже на Чемберлена, который более был рас- полон;ей к соглашению с Германией. Мало того, английское посольство в Берлине очень деликатно, но прозрачно дало понять - в приватном порядке - германскому императору, что, по мнению английских дипломатов, с его стороны всё это лишь комедия и что дружественное соединение России и Франции с Тройственным союзом невозможно. Тогда барон Маршалль специально пригласил к себе английского посла. Он стал всячески ему доказывать, что маркиз Солсбери заблуждается, что отношения между Францией и Германией вполне сносные, а главное, что все континентальные великие державы легко могут между собой сговориться именно за английский счёт. И опять испуга со стороны английского дипломата не последовало. Посол невозмутимо выслушал и явно остался при прежнем мнении.
Нетерпение и раздражение в Берлине росло. На этой почве и разыгралось всё дальнейшее. Следует отметить, что настойчивые угрозы немцев, касавшиеся огромной общей проблемы отношений Англии к обеим основным группировкам великих континентальных держав, на самом деле начались с Южной Африки, с англо-бурских разногласий. Чтобы ликвидировать эти разногласия, Сесиль Роде, один из неофициальных, но весьма могущественных руководителей английской империалистической политики, решил действовать. Он рассчитывал "вскрыть трансваальский нарыв" быстро, пока Германия ещё не готова к войне. В самые последние дни декабря агентами Родса был организован известный "набег Джемсона" на Трансвааль. И как раз в тот день, 31 декабря 1895 г., когда, ещё не зная о вторжении Джемсона, Маршалль фон Биберштейн в Берлине безуспешно старался напугать английского посла перспективой объединения против Англии всей континентальной Европы, в Лондон стали поступать первые известия о "набеге Джемсона". Тотчас же со стороны министра колоний Джозефа Чемберлена последовало официальное сообщение, в котором указывалось, что британское правительство решительно ничего о предприятии "добровольческого отряда" Джемсона не знало. Тогда Маршалль фон Биберштейн внезапно решил, что в его дипломатическую игру попал крупнейший козырь: теперь можно будет продолжать разговоры с англичанами о союзе совсем иным тоном, чем до сих пор. Уже на другой день после появления первых известий о "набеге Джемсона", т. е. 1 января 1896 г., почти все руководящие берлинские газеты (кроме "Kolnische Zeitung" и "Kreuzzeilung", которые отложили свои высказывания на 2 января) поместили резкие статьи, прямо направленные против кабинета Солсбери. В невиновность Чемберлена решительно никто не верил. "Vossische Zeitung" писала, что Германская империя не только должна спасать свои экономические интересы на юге Африки, но и защитить от насильников маленький слабый народец буров, связанный с немцами общностью германской крови. Газеты приняли такой воинственный и непримиримый тон, что было ясно, кто за ними стоит и кто и зачем поднимает весь этот неистовый шум.