О приятных и праведных

— Я слышал, вы пережили неприятную историю в конце недели, — сказал Биранн. — Что все-таки случилось?

— Да ничего особенного. Застрял в пещере из-за прилива.

— Надеюсь, без серьезных последствий?

— Нет-нет, со мной все хорошо.

— Итак, вы хотели меня видеть. Ну что, решили мою участь?

— Решил, — сказал Дьюкейн. — Выпьете что-нибудь?

Близился вечер. Дьюкейн, который полчаса тому назад еще не вставал с постели, был в черном с красными звездами шелковом халате, надетом поверх пижамы. В камине пылали дрова, которые он сам положил и сам разжег, поскольку Файви по непонятной причине отсутствовал. Дьюкейн до сих пор никак не мог согреться, как будто в глубине у него залегла и не таяла продолговатая ледышка. Доктор, впрочем, звучал обнадеживающе. Очевидно, смерть от переохлаждения миновала их с Пирсом благодаря Минго. Вода, по воле судьбы и случая, пошла на убыль, когда была буквально в двух шагах от них.

Дьюкейн все еще наслаждался просто тем, что он жив. Существовать, дышать, просыпаться с сознанием, что ты есть на свете, доставляло истинную радость. Вот он я, без устали повторял он себе, я — вот он! Замечательно!

— Спасибо, — отвечал Биранн. — Джина, пожалуй. Так что же?

Дьюкейн пошел закрыть окно. Шум уличного движения в час пик, доносящийся с Эрлз-Корт Роуд, стал тише. Улочка горела яркими красками в лучах вечернего солнца. Какая красота эти крашеные парадные двери, думал Дьюкейн, и эти блестящие машины! Дай вам Бог здоровья, предметы!

— Ну так что же, Дьюкейн?

Дьюкейн с мечтательным видом вернулся назад к камину. Подошел к письменному столу, вынул из ящика признание Радичи, которое положил на стоящий рядом стул, а также — большой лист бумаги с криптограммой, копией той, что Радичи начертал на стенке черного капища.

— Да вы садитесь, Биранн.

Биранн сел напротив него. Дьюкейн, продолжая стоять, протянул ему лист бумаги с криптограммой.

— Это вам говорит что-нибудь?

Биранн уставился на бумагу.

— Нет. А что это?

— Это Радичи изобразил на стене помещения, где он производил свои… мм… эксперименты.

— Мне — ничего не говорит.

Биранн раздраженно швырнул бумагу на мраморный столик, рядом со своим стаканом.

— Вот и мне ничего. Я думал, может, вас осенит догадка.

— Вы что, проверку мне устраиваете на сообразительность? Satori— это, вроде, японский? И вообще, какое это имеет значение?

— Радичи имеет значение, — проговорил Дьюкейн, испытующе глядя сверху вниз на Биранна. — И Клодия имеет. Неужели вам не интересно?

Биранн неловко двинулся на своем стуле. Затем поднялся и отступил назад, так что теперь его стул оказался между ними.

— Слушайте, — сказал он, — я отдаю себе отчет в том, что сделал. Мне об этом напоминать не требуется. Я и без того знаю.

— Прекрасно. Я только хотел убедиться.

Они обменялись пристальными взглядами.

— Да? И дальше что?

— Для начала — вот это.

Дьюкейн отвернулся и с долгим вздохом налил себе джина. Тщательно отмерил туда же сухого вермута. И снова перевел взгляд на Биранна, всматриваясь в него сосредоточенно и с любопытством.

— Не тяните, — сказал Биранн. — Вы сдаете меня полиции, так? Не обязательно при этом играть со мной в кошки-мышки.

— В кошки-мышки. Ну да, — сказал Дьюкейн. — Что ж, возможно, вам и придется потерпеть, что с вами, пользуясь вашим милым выражением, немного поиграют в кошки-мышки. Я собираюсь задать вам несколько вопросов.

— А стало быть, вы не решили? Или хотите на колени меня поставить? Oro supplex et acclinis [47].Да, вы определенно мните себя Господом Богом!

— Всего лишь несколько вопросов, любезный Биранн.

— Задавайте, прошу вас, задавайте.

— Где Джуди?

— Не знаю, — сказал удивленно Биранн. — Вы же мне велели порвать с Джуди.

— И вы порвали?

— Нет. Это она со мной порвала. Попросту исчезла. Я полагал, что она у вас. Должен сказать, отчасти испытал облегчение.

— У меня ее нет, — сказал Дьюкейн. — Ну да ладно. Забудьте про Джуди.

— Что вы все ходите вокруг да около, Дьюкейн? Говорили бы уже по делу!

— Послушайте меня…

— Я и так слушаю, чтоб вам пусто было!

— Биранн, — сказал Дьюкейн, — вы все еще любите свою жену?

Биранн резким движением поставил свой стакан на столик и отвернулся. Сделал несколько бесцельных шагов по комнате.

— При чем тут это?

— Отвечайте на вопрос.

— Я не знаю.

— Что ж, подумайте. Времени у нас вдоволь.

Дьюкейн опустился в мягкое кресло, поболтал стаканом, описывая восьмерки, пригубил его.

— Это вас не касается.

Дьюкейн молчал. Размеренно и глубоко дыша, разглядывал свой стакан. Его до сих пор преследовал запах моря. Наверное, он пропах морем до конца своих дней.

— Ну хорошо, — сказал Биранн. — Да, я все еще люблю свою жену. От такой женщины, как Пола, не существует исцеления. А теперь, когда я удовлетворил вашу оригинальную любознательность, может, займемся насущной темой?

— Но это имеет самое прямое отношение к насущной теме, — сказал Дьюкейн. — Вы когда-нибудь думали о том, чтобы вернуться к Поле?

— Нет, конечно.

— К Поле и двойняшкам…

— К Поле и двойняшкам обратной дороги нет.

— Почему же обратной? Почему не дороги вперед? Они ведь не стояли на месте в прошедшем времени.