О приятных и праведных

В это время года он выглядит хуже всего, думала Кейт. Терзает без конца свой несчастный нос, он уже стал совсем багровый, и глаза слезятся постоянно. Сходство с герцогом Веллингтонским исчезло без следа. Зато — приятный цвет лица, с румянцем сквозь загар, а кожа так глянцево лоснится в том месте, где выступают скулы, — видно, он еще больше похудел. Вообще говоря, ему это идет. У волос жирный блеск, и потому они, как крысиные хвосты, кажутся темнее — это, наверное, от жары, от пота. Потеет, бедненький. И для чего в такую погоду надевать эту нелепую фланелевую рубашку? Надо подарить ему нейлоновую.

Мы сейчас настроены не в лад, думала она. Я не могу взять с ним верный тон. Но это пройдет. Даже просто помолчать вот так вдвоем — уже полезно. Я с самого начала предвидела, что тут потребуется приложить усилия. Чисто мужская тупость — не понимать, что отношения не складываются без труда. Чуть что не клеится — немедленно брюзжание и мрак. О поцелуях с ним пока что и речи быть не может! Он не хочет меня, сказала себе Кейт, в настоящий момент — не хочет. Откуда берется в нас эта уверенность?.. И я его не хочу, подумала она. Но это облачко между нами рассеется. Мы должны просто вновь понемногу привыкнуть друг к другу. Я не стану ни тормошить его, ни торопить. Пускай побудет сам с собой некоторое время, а я займусь чем-нибудь еще.

— Джон, ничего, если я для очистки совести просмотрю свою почту? — сказала она. — Такие горы писем накапливаются, когда приезжаешь после отдыха, что разгрести — целое дело! Они у меня все с собой, в корзинке, я только разберу их, если не возражаете. А вы пока побудьте тут или, хотите, пройдитесь к морю. Может быть, встретитесь с Барби, ей как раз время возвращаться с прогулки верхом.

Кейт перевернула вверх дном испанскую корзинку, и десятка три писем разлетелись по бледно-желтым коврикам сухого сена. Она нагнулась и начала переворачивать и раскладывать их рядками.

Дьюкейн с внезапным интересом тоже нагнулся вперед, рассматривая письма. Затем, присвистнув, протянул руку и схватил коричневый конверт, лежащий в конце одного ряда. Ощупывая письмо, он повернул голову к Кейт, сдвинув брови и сощурив от солнца голубые глаза. С нахмуренными бровями лицо его словно бы осунулось и исхудало еще заметнее, напоминая деревянный, смазанный елеем тотем.

Кейт неожиданно ощутила легкий укол тревоги. Он так помрачнел, что первой ее мыслью было — ревнует. Но к кому? Наверное, узнал чей-то почерк. Кейт, состоя в чрезвычайно теплых отношениях с немалым числом мужчин, предпочитала из человеколюбия держать своих приятелей в неведении относительно наличия других. Но почерк на конверте — достаточно корявый, сколько она могла судить, — был ей незнаком.

— Что такое? — сказала она игриво. — Вы зачем воруете мою почту?

Она потянулась за письмом, но Дьюкейн отвел руку в сторону.

— Что это значит, Джон?

— Можете вы мне сделать большое одолжение? — сказал Дьюкейн.

— Смотря какое, говорите.

— Не читайте это письмо.

Кейт взглянула на него с удивлением:

— Почему?

— Потому что в нем содержится нечто неприятное, чего, я считаю, вам не нужно видеть.

— Что именно?

— Это… Это касается меня и еще одного человека. Все это полностью осталось в прошлом. Некий недоброжелатель, любитель совать нос в чужие дела, написал вам об этом. Но вам абсолютно незачем читать его письмо. Я вам охотно сам все расскажу потом, а захотите — хоть сейчас.

Кейт между тем повернулась на скамейке боком, и теперь они сидели лицом друг к другу, колено к колену. За подол ее полосатого платья цеплялись сухие травинки. Кейт помолчала в раздумье. Ее не совсем еще покинула тревога, вызванная его мрачным видом, но от души все же отлегло, поскольку выяснилось, что провинилась скорее не она, а он сам. Быть может, подумала она, там сказано, что у него есть опыт по гомосексуальной части. И ему в голову не приходит, что я отнеслась бы к этому спокойно… Письмо все более разжигало в ней любопытство.

— Но если речь в письме идет о прошлом, и вы в любом случае собираетесь об этом рассказать, то почему мне нельзя прочесть его? Чему это может помешать?

— Не стоит руки марать. Когда письмо — злобная стряпня, его следует один раз пробежать глазами и уничтожить, а самое разумное — не читать вообще. Такое имеет свойство застревать в сознании. От наветов и ненависти лучше держаться подальше. Пожалуйста, Кейт, дайте мне уничтожить это письмо, — прошу вас!

— Не понимаю, — сказала Кейт. — Это письмо, о чем бы в нем ни говорилось, никак не может вам повредить в моих глазах. Мало же вы мне доверяете! Ничто не омрачит и не ослабит мою любовь к вам. Уверена, что вы это знаете.

— Чувства не подчиняются напрямую разуму, — сказал Дьюкейн. — Данное в чувствах, как выразился бы философ. Вы и хотели бы забыть, да не получится. Такие вещи бывают губительны, как бы сильна ни была любовь. Я признаю свою вину, Кейт. И все-таки я предпочел бы дать вам объяснение сам и по-своему. Конечно же, вы меня поймете.