О природе и языке

Кроме того, совершенно разной представляется семантика естественного языка и формальных языков, по крайней мере по моему мнению. И в отличие от наблюдения по поводу синтаксиса, которое является общеизвестным, этот тезис как раз вызывает споры. Мало кто со мной соглашается по этому поводу, но я считаю их совершенно разными. В формальной системе, подобной системе Фреге, или вообще в любой системе специального назначения, кто бы ее ни сконструировал, символы предназначаются для того, чтобы выделять вещи, реальные вещи. И в том же заключается идеал для естественных наук. Если вы строите научную теорию, вам хочется, чтобы ее термины выделяли какие-то реальные вещи в мире. Вот, скажем, когда мы постулируем принцип пустых категорий (ППК), мы ведь исходим из того, что в мире существует нечто, соответствующее ППК, потому эта тема и поднимается. Еще ученые иногда говорят, скажем, о долготе, но они знают, что это не реальная вещь, это просто система записи для описания вещей. Но цель науки — и эта цель встроена в каждую искусственно созданную символическую систему — заключается в том, чтобы термины что-то выделяли: это их семантика, в сущности, это отношение слово — вещь. А вот работает ли так язык, — это большой вопрос. По-моему, не работает. И в таком случае, даже и в этом отношении, он отклоняется от искусственных символических систем. По сути дела, он по всем существенным пунктам отклоняется от нормы, и надо спросить, почему это язык имеет такие свойства; это вопрос справедливый. Многие из подобных вопросов, как мне кажется, чересчур трудные, и как раз, если верно, что отношения слово — вещь не существует, как я это себе представляю, то тогда вопрос, почему отношения слово-вещь не существует, пока что чересчур труден.

Но другие вопросы, вроде морфологии, могут оказаться попроще. Поэтому давайте спросим, почему в языке есть морфология, зачем языку нужно это видимое несовершенство? Вопрос касается в основном одной конкретной части морфологии. Например, число при существительных на самом деле не является несовершенством. Ведь надо же как-то отличить единственное число от множественного, внешним системам надо знать об этом. И действительно, различие показателей числа при существительном в чем-то похоже на различие между разными словами: так же, как у вас есть слова «стол» и «стул», есть единственное число и множественное число, и если множественное число выражается словоизменительным показателем, а «стул» — нет, то на это имеются вполне разумные основания. А именно, все вещи должны быть или в единственном числе, или во множественном, но не все обязательно должно быть стулом или не стулом. Так что какая-то часть морфологии нужна, для нее есть убедительные основания. Формальные языки не различают единственность и множественность, потому что для них это не интересно, это неинтересное различие. Но человеческий язык интересуется этим различием, поэтому в нем оно есть, подобно какой-нибудь лексической единице, а ввиду общераспространенности этого различия языки выражают его в форме словоизменительного показателя, в отличие от «стол» — «стул», различия, которое нельзя распространить на все существительные. То есть в этой части несовершенства нет.

Несовершенство кроется в показателях числа при глаголе. Там-то они зачем? При существительном они уже есть, так зачем же они нужны еще и при глаголе или при прилагательном? Там показатели числа выглядят избыточными, и вот это и есть несовершенство. Иначе говоря, этот признак, или проявление этого признака, скажем, множественности при глаголе, не интерпретируется. Оно интерпретируется только при существительном, и именно поэтому в традиционных грамматиках всегда говорится, что глаголы согласуются с существительными и что прилагательные согласуются с существительными, а не наоборот. Собственно, до самого недавнего времени с точки зрения генеративной грамматики или структуралистской грамматики согласование выглядело просто как некое отношение. Казалось, никакой асимметрии в нем нет, ни в каком смысле нельзя сказать, что глаголы согласуются с существительными в большей степени, чем существительные с глаголами. И как мы знаем, если посмотреть на языки поверхностно, то может показаться, будто бы важнее согласовательные показатели при глаголе, как в итальянском, языке с опущением субъекта. Выглядит так, будто информацию передают словоизменительные признаки глагола, а не существительного. На самом деле, есть функционалистские штудии, которые пришли именно к такому заключению.

Если подвергнуть эти вопросы минималистской критике, то все начинает выглядеть совсем иначе. Похоже, что есть доля истины в традиционной идее о том, что глаголы согласуются с существительными, а не наоборот. То, что согласуется, — надо полагать, глагол, прилагательное, артикль и т. д., — видимо, имеет неинтерпретируемые признаки — признаки, которые не получают самостоятельной интерпретации от внешних систем. Стало быть, зачем они там нужны? В этом-то и есть несовершенство. Несовершенство — это неинтерпретируемые признаки.