О природе и языке

И вот при истолковании этого были допущены серьезные ошибки. В частности, У. Куайном, который уже давно, с 1940-х гг., очень интересовался методологией лингвистики. Одно время он доказывал, что границы синтагмы — это просто артефакт, так же как в формальном языке, эту модель он явно имел в виду, как бывает довольно часто [30]. Для формальных языков нет «правильного» способа грамматического описания; грамматика произвольна, выбирай, какую хочешь. И по аналогии в языке лингвист может выбрать любую грамматику в зависимости от той или иной задачи или интереса; единственная реальная вещь — высказывания. Такая аналогия — изначально ложная; человеческие языки — это биологические объекты. Что в них реально, т. е. что находится в мозгу, — это конкретная процедура, призванная давать характеристику информации о звуковой, смысловой и структурной организации языковых выражений. Выбор теоретического описания не более произволен, чем в случае описания органов зрения или иммунной системы. Но, развивая аналогию с формальными системами, еще году в 1970-м, Куайн в одной статье по методологии лингвистики доказывал, что «безрассудно» исходить из того, что существует какой-то реальный ответ на вопрос о том, где в пределах чего-то, имеющего форму АВС, находится граница синтагмы: она может быть как между В и С, так и между А и В. Это же как выбирать систему аксиом для арифметики: как хочешь, так и выбирай. Затем, когда были опубликованы результаты экспериментов с щелчком, Куайн передумал и сказал: «Вот теперь это реально, поскольку эксперименты с щелчком показывают, каков ответ на самом деле». Здесь-то и заключается серьезная ошибка в истолковании. В работах по щелчкам, на которые ссылается Куайн, испытывался эксперимент, а не структура непосредственных составляющих. Если бы результаты экспериментов с щелчком выдали неверную структуру непосредственных составляющих в ясных случаях, то это бы свидетельствовало только о том, что эксперимент построен неудачно. Нельзя было бы сказать на этом основании: «Границы синтагмы проходят в середине слова, а не там, где думали лингвисты». Предположим, что щелчок всегда слышится в середине предложения и потому обычно в середине слова. С точки зрения Куайна, следовало бы сказать: «Значит, там и проходит граница синтагмы». Но с точки зрения любого ученого, вы бы уж скорее сказали: «Да ведь эксперимент-то никуда не годится». И в действительности, если бы щелчки смещались к середине синтагмы, вам бы просто пришлось иначе истолковать эксперимент. Действуя в рамках эмпирических наук, надо всегда вначале протестировать эксперимент, и это трудно; большинство экспериментов просто не имеют отношения к делу, и найти экспериментальную процедуру, которая действительно имеет смысл, очень сложно. Это задача, решаемая в рамках самой теории, и часто ее приходится брать на себя потому, что вам кажется, будто феномены окружающего мира всё опровергают, и вы хотите обнаружить, не обманчива ли видимость и как она вводит в заблуждение.

Вернусь к вашему вопросу после долгого отступления. Если вы хотите знать, что, как кажется, опровергает сильный минималистский тезис, то ответом будет — все, что вы можете себе представить или случайным образом выбрать из корпуса материала. Ничего особенно интересного в этом нет, поскольку это нормальная ситуация в науках, даже самых передовых. Опять же, это одна из причин, в силу которых люди проводят эксперименты, являющиеся принципиально важной частью «галилеевского стиля»: только эксперименты имеют значение, и притом только хорошо спланированные, такие, которые укладываются в разумную теорию. Именно они дают те сведения, с которыми можно считаться, а то, на что вы натыкаетесь случайно, не имеет никакого значения. Лингвистикой так не занимались до относительно недавнего времени. Когда я был студентом, общая идея заключалась в том, чтобы собрать некий корпус и пытаться его организовать, дать структурное описание его. Корпус можно было в минимальной степени преобразовывать методами полевой лингвистики — «процедурами работы с информантом», призванными, в основном, установить пределы распространения частичных закономерностей в наблюдаемых образцах. Но не существует методов обнаружения таких данных, которые имели бы хоть какое-то отношение к получению ответов на предопределенные теорией вопросы по поводу природы языка. Это творческий акт.