О природе и языке

В 1960-1970-е гг. между потребностями описательной и объяснительной адекватности возникло определенное напряжение, поскольку эти две цели толкали исследования в противоположных направлениях. С одной стороны, потребности описательной адекватности, казалось, требовали постоянного обогащения аппарата описания: со все возрастающим расширением эмпирической базы открытие новых явлений в естественных языках, разумеется, побуждало исследователей постулировать новый аналитический инструментарий для обеспечения адекватных описаний. К примеру, когда исследовательская программа впервые была распространена на романские языки, попытки проанализировать определенные глагольные конструкции привели к постулированию новых формальных правил (трансформации образования каузатива и более радикальные формальные приемы, такие как переразложение, вторичный анализ (reanalysis), объединение простых предложений (clause union) и т. д. (Каупе 1975; Rizzi 1976; Aissen and Perlmutter 1976)), что, как представлялось, требовало расширения инвентаря правил, допускаемых универсальной грамматикой. Аналогичным и еще более радикальным образом первые попытки анализа языков с более свободным порядком слов привели к постулированию иных принципов фразовой организации, как во многих работах по так называемым «неконфигурационным» языкам Кена Хэйла, его сотрудников и многих других исследователей (Hale 1978). С другой стороны, сама природа объяснительной адекватности, как она формально определялась, требует максимально жестких ограничений и постулирования сильного межъязыкового единообразия: в тех эмпирически установленных условиях времени и доступа к данным, которыми располагает ребенок, задача усвоения языка будет выполнимой лишь в том случае, если универсальная грамматика предлагает относительно немного вариантов анализа для любой совокупности данных. С самого начала было ясно, что только ограничительный подход к универсальной грамматике позволит реально достигнуть объяснительной адекватности (о статусе объяснительной адекватности в рамках Минималистской программы см. гл. 4 и Chomsky 2001 b).

Принципы и параметры универсальной грамматики

Подход, сумевший разрешить это напряжение, возник в конце 1970-х гг. Он основывался на идее о том, что универсальная грамматика представляет собой систему принципов и параметров. В полной мере этот подход впервые раскрылся на неформальных семинарах, которые Хомский провел в пизанской Scuola Normale Superiore во время весеннего семестра 1979 г. Из этих семинаров выросла серия лекций, представленных сразу после конференции Организации лингвистов-генеративистов Старого Света (Generative Linguists of the Old World — GLOW) в апреле 1979 г. и известных как Пизанские лекции. Сам подход был затем отточен в курсе Хомского осенью 1979 г. в Массачусетском технологическом институте и далее изложен в исчерпывающем виде в монографии (Chomsky 1981).

Предыдущие версии порождающей грамматики принимали унаследованный из традиционных грамматических описаний взгляд о том, что конкретные грамматики суть системы свойственных конкретному языку (далее — лингвоспецифичных) правил. В рамках этого подхода есть правила формирования непосредственных составляющих и трансформационные правила, специфичные для каждого конкретного языка (в итальянском и японском языках различны правила формирования структуры непосредственных составляющих глагольной фразы VP, в английском и французском языках различаются трансформационные правила образования каузатива и т. п.). Считалось, что универсальная грамматика функционирует как своего рода грамматическая метатеория, задающая общий формат, которого должны придерживаться конкретные системы правил, а также накладывающая общие ограничения на применение правил. Изучающему язык отводилась роль индуктивного построения конкретной системы правил на основе опыта и в пределах, и в направлении, очерченных УГ. Как именно этот процесс индукции мог функционировать, оставалось, впрочем, во многом тайной.

Лет двадцать назад перспектива претерпела радикальные изменения. Во второй половине 1970-х гг. ряд конкретных вопросов компаративного синтаксиса подвигли исследователей выступить с заявлением о том, что некоторые принципы УГ поддаются параметризации и, стало быть, функционируют в разных языках немного по-разному. Первым конкретным случаем, изучавшимся в этих терминах, был тот факт, что определенные островные ограничения в одних разновидностях языка представляются более свободными, чем в других: так, извлечение относительного местоимения из косвенного вопроса звучит вполне естественно в итальянском языке (Rizzi 1978) и куда менее естественно в других языках и диалектах: в немецком это исключается, а в различных вариантах английского это явление представлено в разной степени маргинально (обсуждение последнего случая см. (Grimshaw 1986), о французском языке см. (Sportliche 1981)):

(П)