Силой какой, объясню, руководит кормило природы,129
Чтоб не подумали мы, что между землею и небом
Собственной волей они пробегают свой путь постоянный,
И не сочли, что вращением их божество управляет.
Ибо и те, кто познал, что боги живут безмятежно,
Всё-таки, если начнут удивляться, каким же порядком
Всё происходит кругом, особенно то, что мы видим
Над головою у нас в беспредельных пространствах эфира,
Часто они обращаются вновь к суевериям древним
И признают над собой, несчастные, строгих хозяев,
Веруя в то, что они всемогущи, не зная, что может
Происходить, что не может, какая конечная сила
Впрочем, не буду томить я тебя обещаньями дольше.
Прежде всего, посмотри на моря, на земли и небо;
Все эти три естества, три тела отдельные, Меммий,
Три столь различные формы и три основные сплетенья
Сгинут в какой-нибудь день, и стоявшая долгие годы
Рухнет громада тогда, и погибнет строение мира.
Знаю отлично, что всех поражает и кажется дикой
Нам эта мысль о грядущем небес и земли разрушенья;
Трудно мне будет ее доказать убедительной речью.
То, что, однако, нельзя ни глазу сделать доступным,
Ни осязанию рук; а ведь это ближайший и торный
Путь убеждения, в сердце ведущий и в область сознанья.
Всё-таки выскажусь я: словам моим самое дело
Веру, быть может, придаст, и ты, при земли колебаньях,
Сможешь увидеть, что всё сокрушается в краткое время —
Да отвратит испытанье такое судьбины кормило!
И не на деле уж лучше уверимся мы, а рассудком,
Что уничтожиться всё с ужасающим грохотом может.
Много священней и тех достоверней гораздо, какие
Пифия нам говорит с треножника Феба под лавром,
Много разумных вещей сообщу я тебе в утешенье.
Чтобы не счел ты, уздой религии стянутый, будто
Солнце, земля и луна, и звезды, и море, и небо
Вечно остаться должны, обладая божественным телом,130
И не подумал бы ты, что должны, по примеру Гигантов,131
Каре жестокой подвергнуться все за свои преступленья,
Кто мирозданья оплот расторгает своим разуменьем
Смертною речью своей клеймя бессмертное нечто.
Всё это столь далеко от божественной сути, однако,
И не достойно в числе богов почитаться, что, право,
Может скорее помочь составить о том представленье,
Что лишено совершенно движения жизни и чувства.
Ибо никак допустить невозможно для тела любого,
Чтоб обладало оно духовной природой и смыслом.
Так ни деревьев в эфире не может, ни в море соленом
Быть никогда облаков, ни рыб водиться на пашнях,
Точно назначено, где чему быть и где развиваться.
Так же и духа природа не может без тела возникнуть
И пребывать самобытно, отдельно от мышц и от крови.
Если же это и было б возможно, гораздо скорее
Сила духа сама в голове, иль в плечах, или в пятках
Быть бы могла и в любой из частей зарождаться, но всё бы
В том же она человеке и в том же сосуде осталась,
Если же в теле у нас, очевидно, назначено точно
Место особое, где существуют и могут развиться
Что они могут одни, вне тела и формы животной,
В комьях ли рыхлых земли или где-нибудь в пламени солнца,
Или в воде пребывать, иль в пределах высоких эфира.
Значит, всё это отнюдь не владеет божественным чувством,
Раз не имеет в себе никакого дыхания жизни.
Также поверить никак невозможно и в то, что святые
Где-то жилища богов обретаются в мира пределах,
Ибо природа богов настолько тонка132
и от чувстваНашего столь далека, что едва лишь умом постижима.
То и сама не должна осязать то, что мы осязаем:
То, что нельзя осязать, и само осязанию чуждо.
Так и жилища богов непохожи на наши жилища
Быть непременно должны и тонки сообразно с их телом.
Это потом я тебе докажу в рассужденьи подробном.133
Думать же, что для людей изготовить изволили богиДивную мира природу, что будто по этой причине
Нам подобает богов достославное славить творенье
И полагать, что оно и бессмертным и вечным пребудет,
Было для рода людей установлено твердо навеки,
Как-нибудь нам колебать, потрясая в самих основаньях,
Или словами дерзать окончательно все ниспровергнуть, —
Все эти вымыслы, Меммий, и все измышленья такие
Только безумье одно. Какую бессмертным блаженным
Выгоду можно извлечь изо всей благодарности нашей,
Если б они ради нас предприняли что-нибудь делать?
Новость какая могла бы, столь долго дотоль безмятежных,
Их соблазнить и склонить к изменению прежней их жизни?
Старый порядок вещей. У кого ж не случалось печали
В прежнее время, и кто свой век проводил беззаботно,
Что у того разожжет стремление к новым порядкам?
Или, быть может, их жизнь влачилась в тоске и во мраке,
Прежде чем занялась заря зарождения мира?