О природе вещей

Завоевательные войны расширили границы римского влияния в античном мире, но в самом Риме, расколотом внутренними распрями, неудержимо падала ценность старинных республиканских установлений и традиционных римских доблестей. Все чаще молодые граждане искали случая не отличиться на государственной службе, но уклониться от политической борьбы, прислушивались не к повествованиям о «нравах предков», а к моральным наставлениям тех эллинистических философских школ, которые учили заботиться прежде всего о себе и о текущем дне, находить свое счастье в круге близких друзей, а не в удовлетворении политического честолюбия. Эти характерные приметы времени нашли отражение в поэме Лукреция, для которого греческая философия была интересна вовсе не как отвлеченное умствование, но как рациональное основание жизни и как источник поэтического вдохновения, разбуженного созерцанием истинной картины окружающего мира.

В настоящем издании поэма Лукреция печатается в переводе Ф. А. Петровского, замечательно точном, изящном и простом, выдержавшем несколько переизданий и вошедшем в золотой фонд русского искусства художественного перевода. Текст воспроизводится без изменений по изданию: Л у к р е ц и й. О природе вещей. М., 1958.

КНИГА ПЕРВАЯ

1

Стих 1. Рода Энеева мать… — Матерью Энея, одного из героев, защищавших Трою, Гомер называет богиню Афродиту. После падения Трои Эней пустился в далекое плаванье, приведшее его к берегам Италии, где он женился на местной царевне и дал начало новому роду, из которого происходила и Рея Сильвия, мать близнецов Ромула и Рема, легендарных основателей Рима.

2

Стих 7. …земля-искусница. — Здесь поэт употребляет слово греческого происхождения, созвучное и родственное имени легендарного изобретателя и художника Дедала, построившего знаменитый Лабиринт на острове Крите и предпринявшего вместе с сыном Икаром побег через море на искусственных крыльях. Этот эпитет Лукреций повторяет несколько раз, прилагая его то к земле (I, 228), то к изобретательному человеческому языку (IV, 554), то к художественному мастерству природы (V, 234).

3

Стих 11. Фавоний — западный ветер, его греческое название Зефир встречается в пятой книге (стих 738).

4

Стих 25. …о природе вещей — из этого стиха, возможно, было извлечено название поэмы «О природе вещей», которое присутствует не во всех рукописях. Об античном понимании «природы» и «природы вещей» см. вступительную статью к настоящему тому.

5

Стих 26. …Меммия милому сыну… — Собственно: «моему другу Меммию», поскольку Меммий — родовое имя и все мужчины в этом роде носят имя Меммиев. Поэма Лукреция но античным понятиям о литературных жанрах принадлежит к так называемому «дидактическому эпосу»; еще со времен Гесиода такого рода поэмы имели персональную адресованность: во вступлении и изредка в тексте называлось имя ученика (обычно близкого автору человека), которому поэма и посвящалась. Имя Гая Меммия встречается у Цицерона, это был, по его словам, прекрасный оратор и, как можно предполагать, весьма состоятельный человек. Каковы были отношения между Лукрецием и Меммием и что они могут сказать нам о социальной принадлежности автора поэмы, определить трудно. Очевидно, Меммий интересовался философией Эпикура, вряд ли случайно он оказался владельцем земельного участка, на котором сохранились остатки дома самого Эпикура (уже после смерти Лукреция Цицерон хлопотал о продаже этого участка тогдашнему главе эпикурейской школы — К близким, XIII, 1). Меммий покровительствовал молодым поэтам, Катулл называет его своим патроном (X, XXVIII). Тон Лукреция в его обращениях к Меммию скорее можно назвать дружески снисходительным, чем заискивающим. Примечательно, что заботы об «общем деле» (в латинском тексте «общее благо», синоним государственной деятельности) поэт считает обязанностью своего друга, но не своей (I, 43).

6

Стихи 44-49 многие издатели считают позднейшей вставкой и исключают из первой книги на том основании, что они повторяются буквально во второй книге (стихи (646-651). Такое исключение нельзя признать оправданным ни в эстетическом смысле (повторы характерны для эпоса вообще и для поэмы Лукреция в особенности, наиболее великолепный из них — «По бездорожным полям Пиэрид я иду…» — сохраняют даже самые строгие издатели и в конце первой, и в начале четвертой книги), ни в концептуальном отношении: воззвание к Венере, на первый взгляд, не согласуется с выраженной в стихах I, 44-49 эпикурейской концепцией безмятежности божественной природы, однако все вступление к поэме носит не концептуально-философский, а насквозь риторический характер, в риторическом же отношении напоминание о безмятежном блаженстве богов здесь вполне уместно, ибо поэт просит богиню повлиять на смертных и своей божественной властью, и своим женским обаянием, и, наконец, своим завидным примером.

7