О природе вещей

Ж. Фонтен приводит впечатляющую таблицу сравнения структуры трактата Исидора "О природе вещей" с наиболее значительными сочинениями аналогичного содержания его античных предшественников[22], из которой следует, что тематически у Севильца можно проследить 26 полных совпадений с поэмой Лукреция Кара "О природе вещей", 24 совпадения с "Placita " Аэция, 31 совпадение с "Естественной историей" Плиния Старшего. (Все эти сочинения по тематике также отчасти совпадают между собой, вероятнее всего черпая материал из "Метеорологии" Аристотеля). Такая тематическая "перекличка" обнаруживает несомненную связь Исидора о римской натурфилософской традицией. Любопытно, что прямые аналогии начинаются с IX главы исидорова трактата, носящей название "О мире". Сюжеты первых восьми глав, посвященных градации времени (дню, ночи, неделе, месяцам, годам, временам года, солнцестоянию и равноденствию) также органичны для позднеримской школьной традиции.

Возможность прямого заимствования Исидора у Аристотеля вызывает серьезные сомнения — Исидор не знал греческого языка[23] (хотя, конечно, он мог попросить кого-то из севильского скриптория перевести интересующие его фрагменты). Но главное состояло в том, что Исидор очень мало интересовался сочинениями философов, в частности, Аристотеля и Платона. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что он цитирует их всегда из вторых рук, через популяризаторов, комментаторов в схолии[24]. Однако отсутствие прямого цитирования еще не говорит об отсутствии преемственности. В случае Исидора наследуется не способ философствования, но в определенной мере, видение мира, некоторые идеи, ставшие неотъемлемой частью интеллектуальной культуры, в частности, ее наиболее популярного социального института — школы, через которую вынуждены были проходить все сколько-нибудь образованные люди. Такая преемственность, думается, порой не менее важна, чем глубокое постижение сути учений великих философов одиночками-интеллектуалами.

Однако Исидор, как он и сам подчеркивает, наследует не только древним, но и "католическим" мужам. По их примеру он заимствует многое из учений язычников, обращая эти заимствования для доказательства "премудрости божией". Такая переориентация античного знания, его согласование с христианской ортодоксией весьма распространена в у христианских апологетов, и у "отцов церкви". Даже "симпатия" Исидора к эпикурейцу Лукрецию имела аналоги в предшествующей христианской литературе. Общеизвестно, что в целом христианские теологи относились к материалистически окрашенному учению Эпикура и его последователей резко отрицательно. До предела огрубляя его, они не жалели самых резких выражений в адрес Эпикура (слово "свинья" /porcus / было расхожим в приложении к этому древнегреческому философу). Однако полемика с Эпикуром и Лукрецием "по противостоянию" подчас переходила в сочинениях христианских авторов в полемику "по подражанию". Так, например, один из ярких представителей христианской апологетики Арнобий, полемизируя о Лукрецием, заимствует у него не только философскую лексику, но и идеи. В своем "Панегирике Христу" Арнобий несомненно подражает "Похвале Эпикуру" Лукреция. В его интерпретации Христос напоминает не столько всемогущего творца мира, сколько ученого создателя его "моделей". Христианский апологет среди благодетелей человечества числит не только Христа, но и римских богов Цереру и Либера, научивших людей выращивать хлеб и делать вино, героя Геракла, спасшего человечество от чудовищ[25].

Аргументы для борьбы против язычников, критики политеизма заимствует у Эпикура (через Лукреция) и другой христианский апологет Лактанций[26]. Он цитирует римского поэта более двадцати раз. В свете стремления Лактанция создать некий симбиоз христианства и риторической культуры обращение к Лукрецию не выглядит парадоксом, но может вызвать удивление другое — материалистически настроенный Лукреций для него не только противник, но и авторитет, не меньший, чем Цицерон или Вергилий.

Сочинения Арнобия, Лактанция, Исидора Севильского были источниками, вольно или невольно пропагандировавшими взгляды Эпикура и Лукреция в средневековых школах и университетах[27]. Материалистические поиски Бернара Шартрского, Гийома Коншского, Жильбера Порретанского — выдающихся мыслителей Шартрской школы, вероятно, осуществлялись не без влияния Лукреция. Более проблематичный в требующим детального исследования, однако не невозможным представляется воздействие идей Лукреция на тех, кого Данте поместил в десятый круг Ада — последователей Эпикура: сицилийского императора Фридриха П, главу флорентийских гибеллинов Фаринату дельи Умберти, отца и сына Кавальканти, с которыми Данте связывали дружеские отношения, не верившего в бессмертие души кардинала Оттавиано дельи Уоалъдини[28], и, наконец, на материалистически настроенных средневековых толкователей Аристотеля.