О процессе цивилизации. Том I. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада

Je voudrai, chère grand’ maman, venir peindre, ainsi qu’au grand’abbé, quelle fut ma surprise, quand hier matin on m’apporte, sur mon lit, un grand sac de votre part. Je me hâte de l’ouvrir, j’y fourre la main, j’y trouve des petits pois… et puis un vase… je le tire bien vite: c’est un pot de chambre. Mais d’une beauté, d’une magnificence telles, que mes gens, tout d’une voix disent qu’il en fallait faire une saucière. Le pot de chambre a été en représentation hier toute la soirée et fit l’admiration de tout le monde. Les pois… furent mangés sans qu’il en restât un seul[256].

II. Некоторые замечания о приведенных примерах и о трансформации в целом

1

Куртуазные стихи почти не касаются указанной темы. Имеется сравнительно немного социальных запретов и предписаний, относящихся к этой области жизни. По крайней мере для мирян поведение в обществе в то время не связано со значительными ограничениями подобного рода. Ни сами отправления, ни слова или ассоциации по их поводу еще не сделались интимными, приватными, соотнесенными с чувствами стыда и неприятного, как это произойдет позже.

Сочинение Эразма в данной области также представляет промежуточную точку на кривой цивилизационного процесса. С одной стороны, — если сравнить ее с предшествующими временами, — его труд свидетельствует о заметном повышении границы стыдливости, с другой, — в сравнении с последующими обычаями — он все еще сохраняет свободу в обсуждении естественных отправлений, то «бесстыдство», что большинству людей сегодняшнего стандарта может показаться непонятным или даже зачастую «неприятным».

В то же время совершенно очевидно, что функция этого сочинения заключалась именно в воспитании чувства стыдливости. Сдерживание влечений, к которому следует приучать ребенка, обосновывается характерной ссылкой на присутствие повсюду ангелов. С течением столетий меняются обоснования того страха, что необходимо воспитать в молодых людях, дабы принудить их к вытеснению своих влечений и тем самым добиться соответствия их поведения социальному стандарту. Пока что этот страх, связанный с влечениями (или отказом от них), объясняется страхом перед существующими вне этого мира духами и тем самым олицетворяется. Чуть позже, по крайней мере в высшем слое, в самих придворно-аристократических кругах, принудительное сдерживание влечений предписывается обществом: страх, стыд, чувствительность к нарушениям предписаний часто отчетливо предстает в виде социального принуждения — как нечто постыдное и ужасное в глазах других. В более широких слоях ссылки на ангела-хранителя еще очень долгое время оставались инструментом «кондиционирования» детей. Ангелы отступают на задний план, когда увеличивается роль ссылок на вред для здоровья, на «гигиенические причины», когда последние в качестве средства отказа от влечений и моделирования аффектов обретают значимость в воспитании. Иными словами, когда они начинают играть роль ссылок на причины, обладающие весом в представлениях взрослых о «цивилизации», хотя обычно эти мысли никак не соотносятся с арсеналом средств «кондиционирования» детей. Но только при наличии такого сознания мы можем проверить, что здесь действительно рационально, а что лишь кажется таковым, на деле будучи обусловленным чувствами неприятного и постыдного у самих взрослых.

2

Как уже говорилось выше, Эразм в своем сочинении, с одной стороны, прокладывал путь к тому новому стандарту стыдливости и чувствительности, что постепенно начал формироваться в высшем слое мирян. С другой стороны, он обсуждает в нем как нечто само собой разумеющееся предметы, со временем ставшие неприятными и запретными для обсуждения. Эразм, о деликатности и утонченности которого свидетельствует само это сочинение, не смущаясь, называет телесные функции, при нашем уровне контроля над аффектами никогда не упоминаемые ни в обществе, ни тем более в книгах о хороших манерах. Но между утонченностью и непринужденностью Эразма нет никакого противоречия. Он находится на другой ступени развития контроля над аффектами.

Иной социальный стандарт времен Эразма становится очевидным, когда он как нечто само собой разумеющееся упоминает, что мы встречаем кого-то, «qui urinam reddit aut alvum exonerat»[257]. Значительно большая простота нравов в те времена, когда потребности отправлялись на глазах у других (а потому о них свободно говорили), напоминает нам поведение, доныне повсеместно распространенное на Востоке. Утонченность требовала только того, чтобы мы не приветствовали человека, занятого этими отправлениями. Иной стандарт заметен и в высказывании Эразма, что не следует стремиться к тому, чтобы юноша «ventris flatum retineat»[258], ибо кажущаяся воспитанность может повлечь за собой болезнь. Нечто подобное он говорит о чихании и подобных ему явлениях.