О процессе цивилизации. Том I. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада

Общественные единства, называемые нациями, в немалой мере различаются в зависимости от «экономики» аффектов, т. е. от тех схем, которые моделируют аффективную жизнь индивида под давлением как институционализированной традиции, так и актуальной ситуации. Для описываемого Эккерманом поведения типична особая форма моделирования аффектов, когда индивид свободно следует своим склонностям. Гёте находит ее малопригодной для общения и противопоставляет ей необходимую для жизни в «большом мире» схему обуздания аффектов.

Несколько десятилетий спустя Ницше уже считает эккермановскую модель типичной для поведения всех немцев. Конечно, по ходу истории она претерпела определенные изменения и теперь уже имеет совсем не тот общественный смысл, как во времена Эккермана. Ницше ее высмеивает: «Немец, — пишет он в работе „По ту сторону добра и зла“ (фрагмент 244), — любит „откровенность“ и „прямодушие“: как удобно быть откровенным и прямодушным! — Эта доверчивость, эта предупредительность, эта игра в открытую немецкой честности является в наше время опаснейшей и удачнейшей маскировкой… Немец живет на авось, к тому же смотрит на все своими честными, голубыми, ничего не выражающими немецкими глазами — и иностранцы тотчас же смешивают его с его халатом!». Если отвлечься от односторонности подобных оценок, то мы найдем в них указания на то, что длительный подъем буржуазных слоев завершился постепенным превращением их специфического социального характера в характер национальный.

То же самое мы замечаем в высказываниях Фонтане об Англии («Лето в Лондоне», Дессау, 1852): «Англия и Германия соотносятся как форма и содержание, как видимость и бытие. В противоположность вещам, которые редко где так солидны, как в Англии, среди людей здесь господствует форма внешней упаковки. Тебе нет нужды быть джентльменом, потребны лишь средства, чтобы таковым казаться, — и ты уже джентльмен. И правота тебе не нужна: ловко пользуйся формами права, и ты уже прав… Видимость тут повсеместна. Нигде люди так слепо не предаются одному лишь лоску и блеску имен.

Немец живет, чтобы жить, англичанин живет, чтобы представительствовать. Немец живет для себя, англичанин — ради других».

Наверное, следует обратить внимание на то, что эти мысли в точности совпадают с антитезой, установленной Эккерманом и Гёте. «Я обычно являюсь в общество со своими симпатиями и антипатиями», — говорит Эккерман. «Что значили бы воспитанность и просвещение, если бы мы не старались побороть свои врожденные склонности», — отвечает Гёте, подчеркивая необходимость гармоничного общения с другими.

«Англичанин, — пишет Фонтане, — наделен тысячами удобств, но у него нет покоя. На место покоя пришло тщеславие. Он всегда готов отправиться на прием… он трижды за день меняет свой костюм; за столом — в sitting- или в drawingroom — он соблюдает предписанные правила приличия; тут он человек хорошего тона, внешне импозантный, вроде учителя, к коему мы идем в школу. Но при всем нашем изумлении по его поводу к этому примешивается тоска по нашей мелкобуржуазной Германии, где не представительствуют, зато умеют жить в замечательном душевном покое».

Понятие «цивилизация» тут не упоминается, нет и отсылок к немецкой культуре. Но, как и во всех предшествующих высказываниях, мы обнаруживаем, что немецкое противопоставление «цивилизации» и «культуры» не самодостаточно, но обусловлено широкой сетью взаимосвязей. Эта антитеза стала выражением немецкого самосознания. Она указывает на различия в самолегитимации, во всех поведенческих формах, которые преимущественно (если не исключительно) обязаны своей спецификой особенностям отношений, сложившихся сначала между определенными слоями в самой Германии, а затем и между немецкой нацией и другими нациями.

Глава II О социогенезе понятия «civilisation» во Франции

I. О социогенезе французского понятия «цивилизация»

1

Причины того, в Германии противопоставление истинной образованности и культуры, с одной стороны, и чисто внешней цивилизованности — с другой, из отображения внутреннего общественного противостояния превратилось в выражение противостояния межнационального, были бы непонятны, если бы не тот путь развития, который прошла французская буржуазия и который в определенном смысле был прямо противоположен немецкому.