О процессе цивилизации. Том I. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада

Труд Эразма появляется во время социальной перегруппировки сил: он служит выражением плодотворного переходного периода, продлившегося от радикального ослабления средневековой социальной иерархии и до стабилизации иерархии эпохи Нового времени. Труд относится к той фазе развития общества, когда слой старого феодального рыцарства находился в упадке, а новое придворно-абсолютистское дворянство еще только формировалось. Помимо всего прочего, данная ситуация давала шанс на социальный подъем и самому Эразму, и всем представителям небольшого слоя бюргерской интеллигенции, гуманистам. Ни раньше, ни позже у представителей этого слоя не было такой возможности снискать уважение, обрести духовную власть и свободу творчества, дистанцироваться от всего происходящего. Возможность такого дистанцирования позволяла отдельным представителям этого слоя интеллигенции не отождествлять себя целиком и полностью ни с одной из социальных групп. Несмотря на это, они, разумеется, ближе всего стоят к придворной аристократии, что находит свое выражение в книге «De civilitate morum puerilium». Эразм не игнорирует и не скрывает социальные различия. Он очень хорошо видит, что подлинными центрами по культивации хороших манер являются княжеские дворы. Молодому принцу, которому посвящена книга, он говорит: «Хоть ты и молод, я веду речь о воспитании мальчиков не потому, что ты в таких речах сильно нуждаешься; ведь ты с малолетства воспитывался среди придворных и рано получил превосходного воспитателя… Не все написанное к тебе относится — ты происходишь от князей и рожден для господства». Но вместе с тем Эразм всякий раз откровенно демонстрирует характерное самосознание интеллигента, поднявшегося наверх за счет усилий духа, благодаря своим познаниям и сочинениям, легитимирующего свое положение написанными книгами. Таково самосознание представителя слоя интеллигенции, способного сохранять дистанцию по отношению к господствующим слоям и мнениям при всей своей связи с ними. «In primis pueras decet omnis modestia, — пишет он в конце посвящения молодому принцу, — et in his praecipue nobiles. Pro nobilibus autem habendi sunt omnes qui studiis liberalibus excolunt animum. Pingant alii in clypeis suis leones, aquilas, tauros et leopardos: plus habent verae nobilitatis, qui pro insignibus suis tot possunt imagines depingere, quot perdidicerunt artes liberals»[118]. Пусть другие рисуют на своих щитах львов, орлов и прочее зверье. Гораздо большим благородством обладает тот, чей герб способен вместить все достигнутое за счет культивирования искусств и наук.

Таков язык, типичный для самосознания интеллектуала на указанной ступени общественного развития. Мы без труда различаем здесь социогенетическое, психогенетическое родство этих мыслей с размышлениями немецкой интеллигенции XVIII в., легитимировавшей саму себя посредством понятий «культура» и «образование». В период, непосредственно следовавший за эпохой Эразма, лишь немногие обладали таким прямодушием или имели социальную возможность прямо и неприкрыто высказывать подобные мысли даже в посвящении высокородному господину. Вместе с растущей стабилизацией социальной иерархии подобные высказывания стали считаться бестактностью, более того, просто оскорблением. Одним из элементов учтивости, основополагающим требованием «civilité» стало строгое соблюдение различий, обусловленных социальным положением, — по крайней мере, во Франции. Аристократия и бюргерская интеллигенция общались друг с другом, но к заповедям тактичности стало принадлежать и почтительное отношение к сословным различиям, получающее недвусмысленное выражение в форме обращения. Напротив, в Германии со времен гуманистов всегда существовала бюргерская интеллигенция, жившая, за малыми исключениями, обособленно от придворно-аристократического общества, — слой интеллигенции, наделенный специфически буржуазным характером.

4