О процессе цивилизации. Том II. Изменения в обществе. Проект теории цивилизации

Мы уже показывали, как постепенно ограничивалось употребление ножа, как это стало «опасной зоной», связанной с множеством мелких и крупных запретов. Трудно сказать, насколько отказ от физического насилия был для придворной аристократии внешним принуждением, а в какой степени он уже превратился в самопринуждение. При всех ограничениях дворяне продолжали пользоваться и столовым ножом, и шпагой. Охота и убийство зверей еще оставались дозволенным и даже повседневным развлечением господ, а разделка туши за столом еще относилась к тому зрелищу, которое не достигало порога чувствительности. Вместе с постепенным подъемом буржуазных слоев со свойственными им социальными функциями, с присущим им уровнем мирного сосуществования, с гораздо более совершенным превращением внешнего принуждения в самопринуждение разделка туш переносится «за кулисы» общественной жизни. Хотя в некоторых странах, прежде всего в Англии, ряд древних обычаев сохраняется или переходит в новые, все же опасные движения ножом оказываются под запретом повсюду. В этом отношении чувствительность продолжает расти.

Это лишь один пример той структурной трансформации психики, которую мы для краткости назвали «процессом цивилизации». В человеческом обществе мы нигде не найдем нулевого пункта страха перед внешними силами, равно как и нулевого пункта автоматически проявляющегося внутреннего страха. Они значат для людей не одно и то же, но в конечном счете они неразрывно друг с другом связаны. В ходе процесса цивилизации один не исчезает, другой не возникает: меняется пропорция, соотношение внешнего и внутреннего страха. Страх перед внешними силами не исчезает, но уменьшается; всегда имеющийся — латентный или явный — страх, проистекающий из напряжения между влечением и «Я», становится относительно более сильным, всесторонним, постоянным. Свидетельства смещения границы стыдливости и чувствительности, приводившиеся нами в первом томе настоящей работы, представляют собой простейшие и наиболее наглядные указания на общее направление и на структуру этой трансформации человеческой души. Ее можно рассматривать и со многих других сторон: аналогичную структуру мы видим, например, в переходе от средневекового католического «Сверх-Я» к «Сверх-Я» протестантскому. Здесь ничуть не менее заметно смещение к внутреннему страху. Нужно помнить только об одном: ныне, как и всегда, все формы внутреннего страха взрослых связаны со страхом детей перед другими лицами, со страхом перед внешними силами.

VII. Рост зависимости высшего слоя и давления на него снизу

Выше мы уже указывали, что на картинах, предназначенных для рыцарско-придворного высшего слоя позднего Средневековья[186]и изображающих людей из низших слоев и их нравы, мы не находим особой чувствительности. Более строгая селекция, соответствующая схеме чувствительности абсолютистско-придворного высшего слоя, допускает изображение только величественного, гармоничного, утонченного; все напоминающее о низших слоях, все вульгарное по возможности удаляется.

Защита от всего вульгарного, рост чувствительности ко всему, что принадлежит к неразвитым чувствам низших слоев, пронизывают все сферы общественного поведения придворной аристократии. Мы детально это показали на примере придворного моделирования речи[187]. Как замечает придворная дама, нельзя сказать «un mien ami» или «le pauvre deffunct» — от этого «несет буржуа». Когда же молодой бюргер начинает защищаться и напоминает, что такие выражения употребляют и многие люди хорошего общества, то следует ответ: «Возможно, имеется изрядное число достойных людей, лишенных чувства деликатности, свойственного нашему языку. Такая „деликатность“… вверена малому числу лиц».