О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

О милый друг! и мне богини песнопенья
Ещё в младенческую грудь
Влияли искру вдохновенья
И тайный указали путь.
Я мирных звуков наслажденья
Младенцем чувствовать умел,
И лира стала мой удел.

(III, 127)

Без сомнения, это было высшее наитие; ибо Пушкин родился поэтом. Но мы обязаны указать на внешние обстоятельства, которые так рано разбудили в нём поэзию. Вся семья его любила словесность. Отец и мать часто читали детям вслух разные занимательные книги, и первый особенно любил читать комедии Мольера.

Декламация, чтение своих и чужих стихов было страстью его дяди, известного Василия Львовича. Другие родственники также, по тогдашнему выражению, упражнялись в словесности: Алексей Михайлович Пушкин[109] переводил Мольера. Александр Юрьевич Пушкин писал стихи. В доме Пушкиных чтения и декламация не умолкали. Там постоянно собирались лучшие московские литераторы. Дмитриев[110], Карамзин, Жуковский и Батюшков были связаны с Сергеем Львовичем и братом его узами короткого знакомства и приязни. Образованнейшие французские эмигранты, и в числе их недавно умерший граф Ксаверий Местр[111], находили у них самый радушный приём. Одним словом, это была семья литературная[112], и Пушкин впоследствии справедливо писал своему брату: «Если ты в родню, так ты литератор».— С другой стороны, ребёнок Пушкин, плохо твердивший уроки и беспорядочно учившийся, рано получил страсть к чтению, и эта страсть нашла себе обильную пищу в прекрасной библиотеке отца, составленной из лучших произведений по преимуществу французской словесности. Он забирался в библиотеку и читал много. Так, он прочёл всю Илиаду и Одиссею во французском переводе Битобе, всего Плутарха, множество романов. Прибавим к сему, что беспрестанные домашние спектакли, до которых и отец и дяди были страстные охотники, должны были развивать и воспламенять воображение гениального мальчика. Страсть к подражанию в детях, как известно, очень сильна, и потому немудрено, что он захотел сам заговорить мерною речью, которую беспрестанно слышал вокруг себя. Разумеется, первые попытки его в стихотворстве были на языке французском, и до поступления в Лицей он не писал никаких русских стихов. Но читателям приятнее будет узнать об этой поре его жизни от друга и товарища его детства, сестры его.

«Любимым его упражнением,— говорит она, — сначала было импровизировать маленькие комедии и самому разыгрывать их перед сестрою, которая в этом случае составляла всю публику и произносила свой суд. Однажды как-то она освистала его пиеску: Escamoteur[113]. Он не обиделся, и сам на себя написал эпиграмму.

В то же время пробовал он сочинять басни, а потом, уже десяти лет от роду, начитавшись порядочно, особенно Генриады, написал целую героическо-комическую поэму, песнях в 6-ти, под названием Toliade, которой героем был один карлик короля Дагоберта, а содержанием война между карлами и карлицами.

Гувернантка подстерегла тетрадку и, отдавая её гувернёру Шёделю, жаловалась, что м. Alexandre занимается таким вздором, от чего и не знает никогда своего урока. Шёдель, прочитав первые стихи, расхохотался. Тогда маленький автор расплакался и, в пылу оскорблённого самолюбия, бросил свою поэму в печь. И в самом деле, полагаясь на свою счастливую память, он никогда не твердил уроков, а повторял их вслед за сестрою, когда её спрашивали. Нередко учитель спрашивал его первого, и таким образом ставил его в тупик. Арифметика казалась для него недоступною, и он часто над первыми четырьмя правилами, особенно над делением, заливался горькими слезами».

Вот и другое свидетельство о детстве Пушкина. М. Н. Макаров, часто посещавший вместе с другими литераторами дом Пушкиных, сохранил нам в своих воспоминаниях[114] следующие черты ребёнка-поэта. «Молодой Пушкин,— говорит он,— как в эти дни мне казалось, был скромный ребёнок; он очень понимал себя, но никогда не вмешивался в дела больших, и почти вечно сиживал как-то в уголочке, а иногда стаивал прижавшись к тому стулу, на котором угораздивался какой-нибудь добрый оратор, басенный эпиграмматист и проч… Однажды, когда один поэт-моряк провозглашал торжественно свои стихи и где как-то пришлись:

И этот кортик,
И этот чортик!