О Рихтере его словами

«Дикая охота». Это огромное полотно Рубенса – «Битва амазонок». Когда я играл на Всесоюзном конкурсе, я выучил (надо же, какой я был нахал) этот этюд за два дня. Правда, сидел оба дня по десять часов. И все же у меня впечатление, что сколько я бы ни играл его, никогда не выучу. Тогда, на Всесоюзном конкурсе, погас свет, я не перестал играть, принесли свечку, и она упала в рояль, – это все запомнили, и потом, естественно, это и оказалось «самым главным». Конечно, Лист знал Wanderer-фантазию[43] Шуберта. Ну и хорошо, что похоже. Что вы думаете о графине д'Агу? Беатриса Бальзака. Что-то не очень, а? Как вам кажется? По-моему, что-то не то. А какой подарочек получила? Шопен: Двенадцать этюдов, ор. 25! Наверное, ничего не поняла. Я все-таки очень люблю этого композитора. Изумительный композитор, даже без «все-таки». А вот вчерашняя публика, наверное, думала: «А что это такое он играет? Зачем это?» Когда я играл эти этюды в Черновцах, мне прислали записку: «Сыграйте, пожалуйста, «Лунную сонату». Это после «Дикой охоты»!

– Святослав Теофилович! Правду ли говорят, что в день концерта не надо играть с полной отдачей?

– Учить можно все время. Но целиком не обязательно играть. Можно вообще сыграть впервые целиком на концерте.

Боясь, что все-таки мешаю, я ушла. Под сильным впечатлением от музыки и всего услышанного вернулась в гостиницу. Включила телевизор. Детектив, который демонстрировался, не оправдал ожиданий, – не досмотрев до конца, я прибежала в комнату Святослава Теофиловича. Призналась, что смотрела фильм и поэтому опоздала.

– Хороший фильм? – спросил Рихтер.

– Очень плохой. Я даже не досмотрела до конца.

– Ну вот. Разве можно не досматривать до конца? Это ужасно.

Я стала пересказывать фильм, но по ходу рассказа нелепость интриги становилась все очевиднее.

– Все же надо было обязательно досмотреть до конца, – стоял на своем Святослав Теофилович.

Снова заговорил о Листе, потом – о сочинении музыки.

– Вы знаете, я ведь сочинял, я вам играл, наверное?

– Нет.

– Я сочинял, когда мне было одиннадцать лет, оперу «Бэла» (конечно, только начало и без либретто) и еще «Ариана и Синяя борода» по Метерлинку, две оперы. А потом романсы. Еще фокстроты. Генрих Густавович меня спрашивал: «Откуда ты это взял, эти фокстроты?» Я потом понял: это Одесса (и Святослав Теофилович вдруг совершенно преобразился и показал танцующую нэпманскую парочку, со всеми ужимками, – очень легко и грациозно). Но не просто фокстроты, а с развитием, бурным размахом, неожиданными гармониями, вдруг G-dur'ный фокстрот кончается а-moll'ным аккордом.

– Почему же вы перестали сочинять?

– Потому что приехал в Москву. И стал пианистом. Поэтому же не стал дирижером. Один раз продирижировал Ростроповичу Симфонию-концерт Прокофьева, и все сказали: «Ну вот, теперь он станет дирижером». Но я не стал. Пошли снова концерты и так далее. Знаете, в чем одна из причин, почему я не хотел дирижировать? Потому что когда берешь партитуру, исчезает всякая тайна, происходит анализ, а я терпеть не могу анализировать. (Однажды Святослав Теофилович признался мне, что, стоя тогда за дирижерским пультом, безотчетно повторял про себя: «А ведь это легче, это легче!»)

– Но разве вы не анализируете, когда играете сочинение?

– Нет. Я просто беру и играю его как оно есть.

– Все же я не верю, что вы не любите заниматься.

– Не люблю. Меня, знаете, что может занимать? Вот что. Я пять минут играю Этюд Листа на тему Паганини, пять минут октавы из «Дикой охоты». Сколько я успею сыграть за час, – такая вот чисто математическая задача меня увлекает, и я занимаюсь. Сколько же раз приходится повторять! По часам и без конца. И мысли приходят в голову дурацкие, потому что нельзя же думать ни о чем серьезном, – это мешает, а потому лезут в голову какие-то непервосортные мысли. Ну, конечно, я люблю заниматься, когда учу что-то впервые. Например, Шимановского буду учить с удовольствием. Но снова и снова учить Вариации Брамса?! Нет, это я не люблю.

Десятое ноября. Улан-Удэ

Утром на улице слышала, как молодая женщина спросила своего спутника:

– К кому бы подкрасться, чтобы попасть на Рихтера?

Внутреннее убранство Академического театра оперы и балета в Улан-Удэ – это традиционный театральный интерьер, пышный уют, старина, нарядные ложи. В театре жар ожидания – все готово к концерту, настроен рояль, ломится от слушателей зал. Рихтер выходит на сцену, занавес еще закрыт, пробует рояль, проверяет, достаточно ли высоко поднято сиденье, шутит, «пугает» публику: берет «страшные» диссонантные аккорды. Потом уходит в артистическую. Ведущая объявляет программу – снова, как и в Чите, брамсовскую.

В антракте, услышав слова «открою дверь» (в артистической было душновато), Святослав Теофилович тотчас пропел:

– «Откройте дверь. Пусть слышат стоны»… Откуда это?

– Из «Тоски».

– (С удовлетворением.) Верно. Это замечательная опера. Только чересчур все страшно. Слишком…

Рихтер возмущался, что Бриттен отказался от его предложения написать оперу на сюжет третьей пьесы из трилогии Бомарше «Преступная мать».