О русском акционизме

– Мне кажется, когда среднестатистический русский видит, как человек на Красной площади прибивает мошонку, первая реакция необоснованная, он называет его эксгибиционистом или гомосексуалистом. Это будет первая русская реакция – с ним что-то ненормально. Он извращенец, а потому однозначно еще и гомосексуалист. В таких акциях ты не думаешь, не ощущаешь, что с самого начала суть куда-то замывают?

– Если ты о том, как пытаются влиять СМИ, то они без конца качают этот маятник между уголовщиной и безумием, поэтому всегда можно ожидать непонимания. Но другое дело, как это влияние отражено на людях, которые оказались рядом. Во время Фиксации одна женщина постоянно спрашивала: «Он что, больной?». Конечно, это довольно печально, что культ психиатрии имеет такую власть над общественным сознанием. Однако если действительно начинается разговор о психиатрической норме, то просто замечательно. Это то поле, которое должно прорабатываться. Это первое. Второе. За этим жестом… Я стараюсь по возможности не изобретать сам, не придумывать. Жест прибивания мошонки, в принципе достаточно основательно укоренен в культуре. Это жест, которые используют зеки.

– В связи с чем они это делают?

– В связи с разными ситуациями.

– Протест.

– Да. Доводят до крайности свое ограничение свободы. Невозможность движения. Там же часто полы деревянные. И они вбивают. И куда ты его сдвинешь? Человек и так сидит, а тут он еще себя прибил. И это фиксация. И понимаешь, когда я говорю в тексте про превращение страны в зону, про полицейский режим, это же не просто так говорится. 10 ноября – День полиции. Каждый год везде баннеры висят по городу – 10 ноября, да здравствует наша любимая полиция!

Все эти маркеры на поверхности. Я работаю с этими маркерами, потому что это часть культуры. Важно то, откуда это взято, если говорить о работе с контекстами. Без этого жест заключенных остается за этими заборами, дверьми и еще одними заборами. Из-за обилия заборов информация просто сюда не доходит, даже фотографии не найти, потому что их на зоне никто не будет делать. Все знают, что это где-то делают, но где-то за огромным количеством дверей. А тут это происходит в самом центре. Хотя, по большому счету, была убрана очень условная граница.

10 ноября, баннеры, книги с воспоминаниями диссидентов и заключенных – это маркеры, которые все связывают в одно высказывание. Если этого нет, то проходящий мимо начнет думать: Красная площадь, голый, я не знаю… Я бы поспорил, голый эксбиционист, может быть… Я не знаю, насколько это работает – голый, почему голый, голый – человек, который лишен всего, даже одежды. Степень обнищания, показатель отсутствия.

– Беззащитности?

– Нет, не беззащитности. Там об этом не говорится. Голый – как выражение состояния, ободранный, голый, лишенный всего. Это, с другой стороны, тело вообще, это то, что находится под любой одеждой. Все равно одежда всегда тебя маркирует, это какая-то одежда. Какую-то идентичность начинает выстраивать. А тело – это тело. Все тела так или иначе похожи.

– Насколько полиция является частью твоих акций?

– Вообще очень важной частью. По большому счету, они сами все делают, они выстраивают все это. Там же все меняется местами.

– Когда тебя арестовывают?

– Нет, как они это воспринимают. Не мое тело оказывается жертвой. Все строится на том, что исполнители власти на самом деле жертвы ситуации, потому что они находятся в наиболее подчиненном положении. Они должны подчиняться регламенту. Это работа с субъект-объектными отношениями. Правоохранители пугаются прежде всего, но они обязаны реализовать свои полномочия.

– Они обязаны тебя освобождать.

– Что-то делать – или освобождать…

– То, что они власть и обязаны тебя освобождать, это является переворотом или что-то еще?

– Они становятся объектами этой ситуации. То есть они… Я думаю, что это важный момент: власть объективирует людей, заставляет подчиняться регламентам, как-то двигаться в диапазоне дозволенного и как бы недозволенного, находиться в этом коридоре. Человек подчиняющийся – это объект. Когда осуществляется акция, они становятся объектами, возведенными в степень, может быть.