О русском национальном сознании

На деле эта уже далекая (и потому, в частности, затянутая примиряющей дымкой истории) эпоха была вовсе не менее страшной, а во многих своих проявлениях даже более жестокой (или, скажем так, более откровенно жестокой), чем наше не столь давнее и еще кровоточащее прошлое.

Чтобы всецело убедиться в этом, пришлось бы проштудировать давно не переиздававшиеся книги (скажем, Т. Карлейля и И.Тэна). Но, думаю, достаточно информативны будут и краткие выдержки из только что изданной (к сожалению, мизерным тиражом) книги В.Г.Ревуненкова "Очерки по истории Великой Французской революции" (Л., 1989), над которой автор работал тридцать с лишним лет и сумел создать более объективную картину, чем это характерно для книг, изданных в 1920 - 1970 годах.

Задачей революции было уничтожение прежнего общественного строя ради нового, представлявшегося идеальным воплощением свободы, равенства и братства людей. 26 июля 1790 года один из главных вождей революции, Марат, обратился к народу с таким "конкретным" предложением: "Пять или шесть сотен отрубленных голов обеспечили бы вам спокойствие, свободу и счастье". Правда, всего через полгода Марат уже пришел к выводу, что для обеспечения всеобщей свободы и счастья этого слишком мало; в декабре 1790 года он писал, что, "возможно, потребуется отрубить пять-шесть тысяч голов, но если бы даже пришлось отрубить двадцать тысяч, нельзя колебаться ни одной минуты".

Да, вначале могло казаться, что, за исключением сравнительно немногих (20 тысяч из 20 миллионов) людей, обладающих властью и привилегиями, весь народ должен радостно принять новый порядок. Но довольно скоро выяснилось, что это не так. И всего через полтора года пришлось создавать целую систему "революционного правосудия" или, вернее, массового террора, а Марат в издававшейся им газете "Друг народа" стал требовать уже "200 тысяч голов".

"Система революционного правосудия,- показывает В.Г.Ревуненков,исходила, во-первых, из того, что наказывать следует не только активных врагов революции, но и тех, кто в силу своей темноты и несознательности проявлял безразличие к республиканскому делу (между прочим, до прямых "правовых" формулировок этого рода в революционной России не додумались.В.К.)... Во-вторых, эта система предполагала, что аресту подлежат не только лица, совершившие определенное преступление, но и лица, которые не совершали никаких преступлений, но представлялись "подозрительными" соответствующим властям (это уже вполне похоже на 1918-й и последующие годы.- В.К.)... В-третьих, эта система сначала ограничивала, а затем и вовсе отвергла (в законе от 22 прериаля) применение к тем, кого считали врагами революции, обычных форм судопроизводства; в процессах по этим делам не нужно было ни вызывать свидетелей, ни предъявлять уличающих документов, ни назначать защитников, ни даже подвергать подсудимых предварительному допросу (в этом наши "законники" 1920-1930 годов явно уступают французским, ибо хотя бы "видимость" допросов существовала.- В. К.)... Столь нигилистическая позиция в вопросах обеспечения революционной законности, которую занимали и правительственные комитеты, и революционные комитеты на местах, открывала простор для произвольных и необоснованных арестов, для всякого рода злоупотреблений, для проведения скандальных процессов расправ".

И поскольку наказывать следовало и тех, кто "проявлял безразличие к республиканскому делу, ...карать не только предателей, но и равнодушных... тюрьмы эпохи,- заключает В.Г.Ревуненков,- оказались забитыми не столько дворянами и священниками, сколько людьми из народа".

Самой "престижной", если можно так выразиться, была тогда казнь посредством выдающегося революционного изобретения - гильотины. Она, как и другие тогдашние казни (в отличие от казней в СССР), совершалась публично, при большом стечении зрителей, что уже само по себе было жестокой терроризирующей мерой. И только посредством гильотины было публично обезглавлено не менее 17 тысяч человек, среди которых оказались, в частности, величайший ученый той эпохи Антуан Лавуазье и наиболее выдающийся тогдашний французский поэт Андрэ Шенье... Но подавляющее большинство репрессированных (и в том числе казненных) были люди из народа. Так, из числа гильотинированных дворяне составили 6,25 процента, священники - 6,5 процента, а представители "третьего сословия" - то есть прежде всего крестьяне, рабочие, ремесленники - 85 процентов! Среди гильотинированных были и мальчики 13 - 14 лет, "которым, вследствие малорослости, нож гильотины приходился не на горло, а должен был размозжить череп".