О русском национальном сознании

Что ж, если под славянофильством в широком смысле иметь в виду общую идею самобытности, А.Янов прав. Но он весьма сузил исторические рамки развития этой идеи. Ибо она достаточно ясно выразилась уже в первом из дошедших до нас памятников русской мысли - "Слове о законе и Благодати" Илариона (XI век), нашла развитие в идеологии Третьего Рима (ХV-ХVI веков) и - по-своему - у сторонников так называемого древнего благочестия, выступивших задолго до Петра, и т.д. С другой стороны, "самобытничество" в его традиционном виде развивается в какой-то мере и сейчас в некоторых кругах эмиграции, настроенных в духе группировок, сложившихся в 1920-1930-х годах,- "сменовеховцев", "евразийцев", "младороссов" и т.п.

Наша дискуссия посвящена славянофильству в узком смысле. И необходимо последовательно отграничивать понятие об этом по-своему законченном и стройном учении второй трети XIX века от представлений о "самобытничестве" вообще. Но в то же время едва ли можно до конца понять это учение, не исследуя его истоков и последующих отражений, не рассматривая его на фоне тысячелетней традиции. Конечно же, оно входит в эту традицию, поскольку речь идет об идее самобытности.

Эта широкая историческая перспектива - пусть она в столь кратком изложении неизбежно выглядит схематично - нужна для того, чтобы дать верную характеристику самой идее самобытности. Ведь сплошь и рядом эту идею, например, нераздельно связывают с консерватизмом и реакционностью. Так, между прочим, поступает и А.Янов. Вот линия, на которой он размещает славянофилов: реакционные стрельцы конца XVII века - консерваторы второй половины XVIII века, включая саму Екатерину II,- Сергей Глинка, граф Ростопчин (и, очевидно, не упомянутые автором "славянороссы" во главе с адмиралом Шишковым) - Шевырев, Погодин и редакция "Маяка" - "охранители" второй половины века и т.п.

Итак, "самобытничество", по-видимому, непременно сочетается с консерватизмом, и отсюда неизбежно вытекает вывод, что все "передовое" на стороне западничества. Сама борьба западников и "самобытников" отождествляется с борьбой передового и отсталого, нового и старого, жизненности и косности и т.п. "Самобытничество" - это в лучшем случае консервативная утопия, обреченная на вырождение.

Но все это совершенно не соответствует реальности. Не буду углубляться в далекое прошлое и доказывать, что и митрополит Иларион, ближайший соратник Ярослава Мудрого, и сторонники идеи Третьего Рима были самыми "передовыми" людьми своего времени. Обратимся к началу XIX века.

Нельзя забывать, что наряду со "славянороссами" - шишковистами существовало Общество соединенных славян. И вообще очень значительная часть декабристов принадлежала к убежденным "самобытникам", приходившим даже к отрицанию петровских реформ. Петр Каховский писал, например: "При царе Алексее Михайловиче еще существовали в важных делах государственных великие соборы, в которых участвовали различные сословия государства... Петром I, убившим в отечестве все национальное, убита и слабая свобода наша..."61 Петр I, вторил ему декабрист Александр Улыбышев, обладал "скорее гением подражательным, нежели творческим... Толчок, данный этим властителем, надолго задержал у нас истинные успехи цивилизации... Только удаляясь от иностранцев... мы смогли поравняться с ними"62. Член Северного общества Михаил Фонвизин писал, что "в общественном быту славян преобладала стихия демократическая и общинная" и Древняя Русь оставалась "верною коренной славянской стихии: свободному общинному устройству"63.

Подобные высказывания декабристов, предвосхищающие славянофильство 40-х годов, можно приводить до бесконечности. Любопытно другое: родство по идее самобытности подчас оказывалось для декабристов важнее всех разногласий. Так, член Общества соединенных славян Кюхельбекер в 1833 году гордо записывал в дневнике: "...я вот уж 12 лет служу в дружине славян под знаменем Шишкова, Катенина, Грибоедова, Шихматова"64.

Не менее наглядно выразилось "самобытничество" и у многих народников, начиная с таких основоположников этого движения, как Бакунин65, Огарев и Герцен. Их былое западничество после 1848 года постепенно заменяется идеей самобытного развития России.

Герцен писал, например, в 1863 году: "Идеал Хомякова и его друзей был в прошедшем народа русского, в его быте, преображенном в небывалой чистоте. Но апотеоза, как бы ни была преувеличена, все же в ней главные черты истинны"66 (курсив мой.- В.К.). Герцен признавался теперь: "По странной иронии мне пришлось... проповедовать на Западе часть того, что в сороковых годах проповедовали в Москве Хомяков, Киреевские... и на что я возражал". Прочитав посмертно изданные сочинения Хомякова, он с удивлением обнаружил, "как во многом мы одинаким образом поняли западный вопрос, несмотря на разные объяснения и выводы" (курсив мой.- В.К.).