Естественно, что во многих сказках главный герой (сам — бедный, жена — бедная, семеро детишек — один другого бедней) бродил ночью по лесу в местах преимущественного обитания гномов с надеждой поймать хотя бы одного. Уже потом гнома надо было пытать, щекотать, обманывать, чтобы он откупился золотым горшком. В этом деле, как следует из североевропейских сказок, были свои чемпионы и народные герои. Кстати, запытывать щуку Емеле не доводилось. А вот в шотландском фольклоре есть и такой момент: замучил главный герой гнома насмерть. Перестарался.
А солдат из андерсеновского «Огнива»?[209]
Как же мы про солдата-то забыли! Огниво, конечно, не щука, не скатерть-самобранка, не печь, но итог тот же — богатство, принцесса и королевство в придачу. Ничего не напоминает? Или Ганс-чурбан из германского фольклора, да заодно из собрания сказок Андерсена, — великий сказочник взял народный сюжет, облагородил его, сделал литературную сказку…[210] Но о чем? О чудесном получении героем тех же принцессы, полуцарства и кучи золота на халяву.Что касается Ивана-дурака, то в европейском фольклоре было достаточно своих «бедных Йориков», и никто их ни глупыми, ни ленивыми не считал. Напротив, очень тяжелая и опасная у них получалась жизнь.
К сожалению, для русской культуры характерно иронично-критическое отношение к самим себе, своей истории и достижениям. С одной стороны, это неплохое качество, своеобразная гигиена души, благодаря которой делается прививка от зазнайства, спеси и мании величия. Но как известно, «лекарство от яда отличается дозой».
Самокритику не надо доводить до самобичевания! Сказал как-то Пушкин: «Мы ленивы и нелюбопытны» — и мы эти слова приняли как приговор. Да, поганый народ. Ленивый, нелюбопытный — ни тяги к знаниям тебе, ни ума. Этому печальному диагнозу вторит из-за границы мощная группа поддержки: «Лентяи, лентяи, лентяи!» Они не клевещут, просто цитируют «наше все». Тут мы и повесили носы, сгорбились от стыда — лентяи. А еще припомнили и Емелю, и Ивана-дурака, и работу, которая «в лес не убежит»… Ну, полно, господа, убиваться!
Александр Сергеевич, конечно, «наше все», достояние отечественной и мировой культуры, но далеко не каждое его высказывание было историческим и объективным. Ведь он и с женой разговаривал, и с друзьями, и с детьми. Деловые переговоры вел с издателями, при этом раздражался непременно и спорил о гонорарах — кормилец большой семьи, куда деваться. О ком говорил Пушкин — «мы»? Кого имел в виду? Арина Родионовна оплошала или придирчивый цензор довел? Может быть, просто паршивое настроение случилось, и все вокруг стало «…и кюхельбекерно, и тошно»?
В любом случае, совершенно недопустимо изымать пушкинские выражения из контекста его жизни, в которой он всегда проявлял и самый горячий патриотизм, и много уважения к русскому народу, и внимание к его истории. Не стоит вечно использовать эту фразу для иллюстрации мифа о бесконечной отечественной лени.
Глава 2
Создание мифа
Мы уже много писали о Маржерете. Казалось бы, трудно извлечь из его труда что-то о трудовой этике русских. Но при желании — получится. Как из поговорок получается, так и из книги Маржерета получится. Часто именно его называют европейцем, который первым уловил, что русские не умеют работать.
Это неверно даже фактологически, — за полвека до Маржерета о русских лентяях писывал Герберштейн, за 30 лет — Штаден. Но почему-то требуется именно он.
Вообще-то воспоминания Маржерета не вызывали у европейцев ощущения рассказа о чем-то необыкновенном. Все, о чем писал Маржерет, — смерть Ивана Грозного, характеризуемого как страшный тиран, трагедия Бориса Годунова, «чудесное воцарение» Лжедмитрия I, вооруженные поляки в Москве, гибель самозванца, голод, мятежи, кровавые сражения, начало иностранной интервенции, внутренние распри, борьба за власть в огромной стране, — все это читатель того времени в лучшем случае видел «из собственного окна», а в худшем — испытал на себе.
Действительно, на глазах первых читателей Маржерета совершилась смерть Карла IX, одного из организаторов Варфоломеевской ночи, гибель клана герцогов Гизов, убийство последнего Валуа — Генриха III, «счастливое воцарение» Генриха Бурбона, голод, мятеж, крестьянское восстание на юге страны, введение испанского гарнизона в Париж, анархия, ожесточенная борьба за власть.