О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

Мир отвечал за сбор «государевых податей», а главную обязанность выборных крестьянских властей — «крестьянские власти» неплохо звучит, правда? — составляла своевременность этого сбора. Правительство назначало для каждого округа только общую сумму подлежавшего уплате оброка. Затем посадские и крестьяне должны были сами «верстатися» и «разводити» оброк сообразно имуществу каждого хозяина: «по животам, и по промыслам, и по пашням, и по угодьям». Воеводы наказывали тех выборных крестьян, которые «оплошкой и нерадением» допускали недоборы и опоздания в платежах. Но, главное, старались ставить на выборные должности людей деловитых, тех, кому можно доверять. В результате самые активные и наиболее уважаемые крестьяне становились прямыми помощниками царской администрации.

Это уже не жизнь самодостаточной общины, существующей в себе и для себя. Это сотрудничество с государством.

Земский принцип управления оказался в России универсальным. У нас он легко встраивался в менявшуюся политическую реальность, в любую модель. Иногда земство играло менее заметную роль, иногда — огромную, но существовало оно всегда. Вплоть до того момента, как было разгромлено большевиками.

Никита Михалков как-то ярко сказал, что Россия — это крест: вертикаль власти и горизонталь православия. Думаю, в словах нашего замечательного режиссера было слишком много политической конъюнктуры. Уж очень разные понятия он собирает в одну фигуру. Но направление Михалков задает правильное. Та крестовина, на которой устойчиво стоит Россия, — это крепкая центральная «вертикаль власти» и поперечина — широчайшее местное самоуправление.

«Земская реформа завершила перестройку на сословно-представительских началах местного управления и усилила централизацию государственного управления», — справедливо отмечала еще Большая Советская энциклопедия.

Но мы как-то не очень внимательно прислушивались к ней.

Свободные крестьяне Московии

Сверху донизу — все рабы.

Николай Чернышевский

«Страна рабов», — любят у нас бездумно повторять за Лермонтовым. Поэт, говоря «Страна рабов, страна господ», явно имел близкий и понятный ему высший свет и царившие там нравы. Но наследие советского образования услужливо подсказывает: тут надо вспомнить о русских крепостных. О помещичьих рабах. Вот откуда наша рабская психология! Вот где корни личной несвободы! Вот почему Россия — по-прежнему страна рабов…

Но все это ерунда. Набор этих мифологем не имеет отношения к реальности.

Хотя реальность, если по-честному, неоднозначна. С крестьянами вообще все было непросто. Во-первых, почему-то на «черных землях» жили государственные крестьяне, а на «белых землях» — подданные феодалов. При этом «черносошные» вольные крестьяне были прикреплены к земле, а крепостных барских землепашцев защищал закон. То есть все совсем не так, как нам представляется.

Надо разобраться.

Итак, на государственных «черных землях» сидели крестьяне-домохозяева. Они входили в тяглые «общества» и записаны были в податные списки. «Тяглые и письменные люди» прикреплялись к обществам и не могли покидать свои дворы и земельные участки, не найдя заместителей.

Ограничения свободы — налицо. Но вот Ключевский полагал, что «такое прикрепление, разумеется, не имело ничего общего с крепостным правом». И с ним надо согласиться.

«Закрепощался» на государственных землях только сам тяглец-домохозяин. Каждый крестьянский двор представлял собой что-то вроде артели, состав которой был разнообразным и сложным. Кроме хозяина, как я уже говорил, там жила огромная семья — очень часто вплоть до внуков и правнуков. А также родственники или работники — «захребетники», «суседи», «подсуседники»… Положение «закрепощенного» большака представлялось для них крайне престижным. Если бы хозяин захотел, он без малейшего труда поставил бы вместо себя кого угодно из этой «меньшой братии», асам стал бы «свободным» человеком. Только вот он этого почему-то не хотел.

Что же до самой братии, жившей в хозяйстве, то она была вольна как ветер. Никому и в голову не пришло бы удерживать любого из них, вздумай уйти хоть все, хоть по одному «суседи» да «подсуседники». Разве что сам глава этой патриархальной крестьянской артели, большак, огорчился бы временному отсутствию рабочей силы.

Среди черносошных крестьян встречались и весьма богатые. Занимались они не только земледелием, но и торговлей и разными промыслами. Михайло Васильевич Ломоносов происходил как раз из черносошных крестьян и подростком ходил с отцом на собственных судах охотиться на морского зверя за сотни километров. Туда, где были принадлежавшие им охотничьи угодья. Естественно, богатые «рабы» — а ведь мы продолжаем считать такими крестьян, правда? — обычно пользовались наемным трудом. Рабы-капиталисты. Были среди госкрестьян и «среднезажиточные», и совсем «маломочные».