Часть вторая Травматизм
1 Гипноз
Холодает. С удовольствием вспоминаю об итальянских обедах у своей подруги Сесиль в окружении фарфорово-голубых свинчаток и гигантского табака, слушая перезвон колокольчиков, развешанных на ветках, и пение птиц.
Поскольку я путешествую, то обязательно делаю заметки, чтобы запомнить подобные мгновения: «Колыхание японского газона. Белые всплески дурмана. Покачивание миндаля… Голубоватые вспышки горлиц… Безмолвный обмен с дыханием дома». Музыка Бали. Округлые удары гамланов, деревянных музыкальных инструментов, похожих, как мне кажется, на мосты, висящие посреди джунглей. Потом: «Этот день шуршит как парус… Побыть бы целый вечер розовыми кустами… Долгие часы на воздухе… По воскресеньям тихий ропот безмолвных островов».
Мы молчали недолго. Я вскоре взяла за привычку вечером приходить к ней и читать готовые страницы рукописи. Мы много беседовали о психоанализе, ведь наши разговоры велись в отделенном от всех сует мирке, где лишь ветерок напоминал о сквозняках истории! Именно так. Психоанализ тоже вне времени, и Сесиль не смущало, что она лежала на диване психоаналитика уже несколько лет и, несомненно, пролежит еще очень долгое время. Ее интересовали мои методы быстрой терапии, но она находила их весьма своеобразными!
Думая о ее очаровательном саде и наших дискуссиях, я вспомнила о знаменитом психоаналитике начала века. То была принцесса, и ее звали Мари Бонапарт. Летом она принимала пациентов в своем парке. Мне кажется, это было где-то в районе Булонского леса. Мари Бонапарт происходила из аристократической и богатой семьи, а училась у Фрейда. Как и все терапевты, она имела дело с фригидными пациентками, которые приходили к ней за консультацией. Похоже, психоанализ не позволял ей найти подходящее решение, ибо вместо того, чтобы лечить их симптом под шелковым навесом деревьев парка, она отправляла своих пациенток к другу-хирургу.
Этот хирург разработал операцию на вульве, смысл которой состоял в сближении клитора и устья влагалища! [39] Один из величайших парадоксов психоанализа в том, что он прежде всего настаивает на важности человеческой сексуальности, почти полностью отрицая ее в отношении некоторых людей.
Время шло, психоанализ, особенно французский, перестал считать приоритетом лечение и излечение больных. Некоторые виды лечения стали более философскими, чем терапевтическими, а их продолжительность ныне рассматривается как совершенно неподходящая для современного мира, особенно в плане экономики. Можно сказать, что произошла дегуманизация психоанализа.
Вот почему открытие работ Милтона Эриксона о гипнозе стало поворотным моментом в моей профессиональной и личной жизни.
Что характеризует этого психиатра, прожившего с начала века до 1980 года в США и закончившего жизнь как мудрец? Прежде всего радость жизни, а это наипервейшее качество врача, который любит людей. Этот глубокий гуманизм ощущается в рассказах о его методах лечения.
Благодаря Эриксону старая дама по имени Гипноз превратилась в невероятно эффективный рабочий инструмент терапевта. Он разработал новые технологии гипноза на себе, поскольку в своей экспериментаторской деятельности не раз ощущал сильнейшие физические страдания и многое узнал, борясь с ними. У него было два приступа полиомиелита, а после первого кризиса в возрасте семнадцати лет ему пришлось учиться заново ходить по причине полного паралича, не затронувшего только глаза. Эта невероятная история возрождения позволила ему создать нечто вроде автогипноза, который стал основой всей его последующей практики [40] . Тщательное наблюдение за движениями младшей сестренки, которая училась ходить, позволило ему вновь встать на ноги.
Понятие обучения легло в основу терапевтического подхода Эриксона. Развитые им технологии гипнотерапии сосредоточены на аспектах эволюции и приобретении новых знаний, какими мы владеем в раннем детстве.
Поэтому одной из интереснейших технологий гипноза есть возрастное движение вспять, иными словами, пациента возвращают к его воспоминаниям и опыту детства, чтобы он лучше воспринял новые идеи или новое поведение. Ученики Эриксона, кстати, утверждают, что он считал всех пациентов детьми не ради превращения их в инфантильных существ, а для того, чтобы мобилизовать в каждом наилучшие способности к обучению.
«Я хочу, чтобы ты выбрала в своем прошлом момент, когда была маленькой, совсем маленькой девочкой. Мой голос будет сопровождать тебя. Мой голос станет голосом твоих родителей, голосом соседей, голосом твоих друзей, голосом школьных товарищей, голосом подруг по играм, голосом твоих учителей. Я хочу, чтобы ты очутилась в классе, ты, маленькая девочка, которую что-то сделало счастливой, что-то случившееся очень давно и давным-давно тобой забытое». Одно из таких обращений использовал Эриксон, чтобы начать движение вспять по возрасту [41] .