В конце сентября я уже начал набор добровольцев. Не предвидя ничего хорошего, начал принимать не только инородцев, т. е. бурят и монгол, но и русских, поставив единственным условием поступления в мой отряд — отказ от революционных завоеваний — комитетов, отмены дисциплины и чинопочитания и пр. Таким образом, контрреволюционная физиономия моей затеи была выявлена с самого начала, и это вызвало немедленное противодействие со стороны революционных властей, задержавших выплату ассигнованных мне на формирование денег. Довольствие моих людей было поручено хозяйственной части ополченской дружины, охранявшей лагерь военнопленных на Березовке. Вскоре после большевистского переворота, 10 ноября, Штаб округа потребовал от меня объяснения по поводу приема в формируемый мною Монголо-бурятский полк добровольцев русской национальности. Отношения с местными революционными властями и ополченцами испортились до того, что 12 ноября у нас произошло вооруженное столкновение, причем я был поддержан запасной сотней нашего войска, стоявшей на ст. Березовка, т. к. у меня в полку было не больше 50 человек. Осведомившись о столкновении, генерал Самарин по телеграфу вызвал меня в Иркутск. Я давно собирался поехать туда, так как мне было необходимо получить на руки приказ по округу о начале формирования монголо-бурятских частей, о чем я просил командующего округом еще в первое свое посещение Иркутска.
По прибытии в Иркутск я немедленно явился в Штаб округа и узнал там, что приказ еще не подписан. Ввиду того, что события полным темпом шли к окончательному торжеству большевизма, я стал торопить с приказом, чтобы иметь на руках твердый документ от имени Временного правительства прежде, чем власть от него перейдет к большевикам. Генерал Самарин отдал распоряжение начальнику казачьего отдела Штаба округа, есаулу Рюмкину, заготовить приказ и представить его к подписи, Прошло три дня, а приказа все еще не было, и я 16 ноября поехал снова в Штаб округа. Генерала Самарина я застал сильно расстроенным и по внешнему виду не спавшим всю ночь. Он немедленно принял меня и сразу же пояснил, что дело с отданием приказа о моих формированиях теперь от него не зависит, ибо он почти арестован при Штабе округа, вся власть в котором перешла к председателю местного совдепа. Генерал мне сообщил, что все возможное для того, чтобы меня снабдили всем необходимым в интендантстве, им сделано, но неисполнительность есаула Рюмкина, до сего времени не приготовившего приказ, лишила его возможности подписать своевременно; теперь же он был лишен права подписывать какие бы то ни было распоряжения.
В заключение он посоветовал мне самому набросать проект приказа и попробовать обратиться за утверждением его к новому начальству. Мне пришлось так и сделать, хотя надежды на то, что приказ будет подписан, у меня почти не было. Раздумывать об этом было бесполезно, и я отправился в совдеп. Для того, чтобы более импонировать представителям новой власти, я, будучи в военной форме с погонами и боевыми отличиями, надел на руку красную повязку с печатью петроградского совдепа и с надписью о том, что я являюсь комиссаром по добровольческим формированиям на Дальнем Востоке. Эту повязку вместе с письменными полномочиями и инструкциями я получил из петроградского совдепа перед отъездом своим на Дальний Восток.