О селекции людей. Откровения расиста

Большевистские лидеры России имели эти идеи в виду, когда они сделали свой успешный государственный переворот в ноябре 1917 года. Большевистская теория, что проповедовалась в массах, до сих пор была как «диктатура пролетариата» будущего короткого переходного периода, заканчивая быстрой аннигиляцией капиталистических и буржуазных классов, после чего не было бы больше «правительства», но братская свобода. Так «диктатура» большевиков могла длиться дольше, чем большинство пролетариев ожидало, про это был намёк самого Ленина в циркуляре незадолго до переворота ноября под названием «Должны ли большевики остаться у власти?». Здесь Ленин прямо заявляет своё отношение. Да, говорит он, мы проповедовали уничтожение государства, пока государство находилось во владении наших врагов. Но почему мы должны уничтожить государство после взятия власти себе? Государство организовано правлением привилегированного меньшинства. Ну, давайте, в свою очередь, заменим нашим меньшинством их и будем работать как механизм!

И это именно то, что большевики сделали. Вместо уничтожения государства они создали одну из самых жестоких деспотий, что мир ещё не видел, с самодержавной правящей кликой, функционирующей через централизованную «красную» бюрократию и опирающуюся на «красную» армию, достаточно мощную для подавления любого недовольства. Нет парламентской оппозиции, критика не допускается. Ни одна книга, брошюра или газета не может быть напечатана, если она не согласна с большевистским правительством. Нет никаких признаков какой-либо релаксации этого деспотического отношения. Недавние «уступки» частной торговле являются уступками чисто экономического характера; большевистское правительство само откровенно заявило, что никаких «политических уступок сделано не будет, и что абсолютная власть останется в его руках». Экономические уступки называются лишь «временными», они должны быть аннулированы, как только русский народ станет достаточно «образованным» на ряду большевистских рельс, чтобы сделать возможным создание чистого коммунизма.

Это означает, что «диктатура» должна быть на неопределённый срок продлена. Это сам Ленин откровенно заметил при недавно приглашённой делегации испанских социалистов: «Мы никогда не говорили о свободе. Мы практикуем диктатуру пролетариата во имя меньшинства, потому что крестьянство ещё не стало пролетарским и не с нами. Она будет продолжаться, пока они не покорятся».

Но будет ли диктатуре конец, даже если весь русский народ должен «подчиняться» коммунизму? Маловероятно. По этому поводу Бертран Рассел делает некоторые очень острые замечания, как результат его поездки в Россию и острая «калибровка деятельности» большевистских правителей. Господин Рассел сказал:

«Пропаганда коммунизма теми, кто верит в методах большевиков, базируется на допущении, что нет рабства кроме экономического рабства, и что когда все товары находятся в совместном пользовании, должна быть совершенная свобода. Боюсь, что это является заблуждением».

«Там должно быть управление, должны быть чиновники, которые контролируют распределение. Эти люди в коммунистическом государстве являются хранилищами власти. Пока они контролируют армию, они могут, как и в России в этот момент, владеть деспотической властью, даже если они составляют меньшинство. Где есть коммунизм, не означает, что там есть свобода. Если коммунизм был более полным, это не обязательно означает больше свободы; всё ещё будут некоторые чиновники, контролирующие продовольствие, и эти чиновники могли управлять, как им заблагорассудится, пока они сохраняют поддержку солдат. Это не просто теория, это патент урока нынешнего состояния России по теории большевиков в том, что незначительное меньшинство захватило власть и держит её, пока коммунизм принимается практически повсеместно, строительство которого, по их признанию, может занять много времени. Но власть сладка, и немногие люди сдают её добровольно. Власть особенно сладка тем, кто имеет привычку к ней, и привычка становится наиболее укоренившейся у тех, кто руководствуется штыками без народной поддержки. Разве это не почти неизбежно, что люди, известные как большевики, размещены в России (и, как они утверждают, что коммунисты должны поставить себя там, где социальная революция успешна), будут неохотно отказываться от своей монополии на власть, и сложно найти причины, оставшиеся до какой-то новой революции, что вытеснит их? Разве не было бы смертельно легко для них без изменения структуры экономики указать большие зарплаты для государственных чиновников высокого уровня, и так вновь создать старые неравенства богатства? Какой мотив у них не делать этого? Какой мотив возможен, кроме идеализма, любви к человечеству, — неэкономические мотивы тех, что большевики осуждают? Система, созданная насилием и насильственным господством меньшинства, должна обязательно позволить тиранию и эксплуатацию; и если это человеческая природа, как марксисты утверждают, что это будет, зачем правители пренебрегают такие возможностями эгоистичной выгоды?»