О сильных мира того

Я умудрился, не помня себя, забраться на будку, и только успел выглянуть вниз на колыхающуюся, движущуюся толпу, как увидел: среди живых идут мертвые; их влекут за собой, живые, точно волны, то приливая, то отливая, и с каждой минутой создавая все новых мертвецов. Моментами через море голов перекидывались дети; счастливцам удавалось ползти и перекатываться по головам живой массы.

Густое удушливое и вонючее облако испарений от тел и дыханий колыхалось, как пар расстилаясь далеко-далеко…

Закружилась голова, и я скатился обратно на траву…

Девушка с раздавленной грудью ползла по земле, широко раскрывая рот, и царапала ногтями мою ногу…

Я с моими служащими переносил умирающих к себе в театр, работая беспрерывно полтора часа.

Доктор беспомощно констатировал одну за другой смерть. В остатках штанов, в карманах мертвецов, мои служащие находили какие-то грязные куски мяса, смешанные с пылью и липкой кровью. Оказалось, что эти бесформенные кусочки были обрывками от ушей с серьгами и отсеченные наскоро пальцы с золотыми обручальными кольцами.

«Предусмотрительный» обер-полицеймейстер Власовский за несколько дней до празднества распорядился выслать на время коронации из Москвы несколько сот хулиганов, воров и тунеядцев, которые прекрасно учли все обстоятельства и вооружившись финскими ножами, возвратились в Москву из окрестных деревень к праздничному полю, где и смешались с толпой… Там же, в толпе они рвали у живых соседок уши с серьгами и пальцы с кольцами, часто пробивая себе дорогу тем же ножем и тут же погибали от напора все прибывающей многотысячной толпы.

Жандармы, по приказу запоздавшего начальства, чтобы спасти хоть задние ряды толпы, врезывались в живую массу человеческих тел; тут же они были стащены с лошадей и разорваны на куски.

Другие верховые жандармы, видя участь сотоварищей, поворачивали лошадей и удирали врассыпную.

Всех ужасов не перечесть. Установить точно число погибших было невозможно и вот почему: оставшиеся от французской выставки колодцы, из экономии вороватых чиновников наскоро заделанные гнилыми досками и бревнами и засыпанные сверху землей и дерном, во время живой лавы были пробиты человеческими телами и наполнены до краев заживо погребенными людьми. Кроме раздавленных со сломанными ребрами и исковерканными грудными клетками людей, многие погибли без видных повреждений, задохнувшись в испарениях.

Вид трупов был ужасен: распухшие головы, часто с высунутыми языками и белые, как мрамор, бескровные тела.

После катастрофического увеселения несколько дней под ряд охотники и пожарные команды, спускаясь на веревках в колодцы, не имели никакой возможности вытаскивать человеческую жидкую массу наружу, так как сами задыхались в этом зловонии.

Остальные неизвестные многосотенные трупы были засыпаны землей, чтобы не раздувать еще больше мирового скандала.

Царю, вошедшему торжественно в свой царский павильон, сочли необходимым донести «о незначительном несчастье с людьми, почтившими своею жизнью любимого бывшего наследника, а ныне всемогущего самодержавца — царя».

В мягкой форме, осторожно было указано на микроскопическое число погибших.

Царь милостиво приказал выдать из своего камерного кабинета каждому семейству погибших по сто рублей. Но потом, когда оказалось, что погибших, только по приблизительному подсчету несколько тысяч, обещание царя было отменено.

А народ продолжал «веселиться». Оставшиеся в живых требовали обещанных бесплатных зрелищ.

Толпа, не дождавшись очереди, с кружками и без кружек, прорвавшись в сараи, разбили там бочки пива и толкаясь и захлебываясь, пила теплую опьяняющую жидкость; тут же многие теряли равновесие и тонули в чанах. В том числе погиб и мой старый служащий.

Чтобы замаскировать народное бедствие, должны были по приказу свыше открыть представление часом раньше назначенного времени.

Не буду описывать подробно мое душевное состояние; его легко представить; скажу только, что когда я с дрожащими ногами, судорожно сжимающимися под коленками, подошел к отверстию спущенного занавеса, то увидел против своего театра громадную толпу, нетерпеливо ожидающую поднятия занавеса.

Крики «Начинай», — «Пора!», сначала редкие, потом громкие и частые, все усиливающиеся возгласы «Дурова» — принимали угрожающий характер.

Комки дерна, вырванные тут же с землей, летели в занавес. Я едва успел сначала отвлечь внимание своим монгльфьером, который понесся над толпой с привязанной куклой к красному дворцу; толпа приняла чучело за меня и пошла к другому театру, наверно думая, что я еще не скоро начну представление.

Я думал, что все этим кончится, но и царь, а за ним и все начальство дали приказ «Начать».

Кокофония началась… Ко всем звукам музыкальных инструментов и человеческих голосов присоединялась масса шарманок, пищулек и криков полупьяных.

Я с особым злорадным чувством покрыл своими свистками дьявольскую музыку смерти…

Люди, спотыкаясь на оставшиеся неподобранные трупы, приближались к театру, клали торопливо на грудь покойникам ржавые пятаки, требовали зрелищ.

А мне казалось, что я играю на гробах.

* * *