О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)

– Наверное, тоже ничем. – Илья вздохнул. – Знаешь, она совсем ничего не боялась. Это я боялся, а она... – Он поморщился, как от боли, вспоминая. – Даже сейчас ее вижу... Глаза закрываю и вижу. Сидит, смотрит на меня своими пятаками зелеными и говорит: «Не жалею ни о чем. Не хочу без любви жить и тебе не дам...» Дэвлалэ!

– Вон куда... – без улыбки удивилась Варька. – Влюбилась, значит, девочка без памяти. Ну а ты-то что? Не мальчишка вроде, чтобы так голову терять. Вот здоровый-то он, наверное, был, хвостатый, рогатый...

– Кто? – испугался Илья.

– Бес.

– А... – криво усмехнулся он, – который мне в ребро, что ли? Наверное, здоровый. Знаешь, может, ты и правду говоришь, что головы у меня нету... Только, боюсь, я и сейчас ее люблю. Ее, Маргитку.

– Как ты сказал? – изумленно переспросила Варька, опуская трубку и поворачиваясь к нему. Илья не поднимал глаз, чувствуя, что даже спина у него горячая от стыда. Ведь по пальцам можно было перечесть случаи, когда он говорил вслух такие слова. Но сейчас уже нечего было терять, и, в конце концов, не затем он пришел сюда, чтобы врать.

Варька выкатила палкой из углей несколько черных картофелин и придвинула их к Илье.

– Бери.

Он сапогом затолкал картошку в траву.

– Пусть в росе остынет... Варька! Ну, что я делать должен?

– Что делать... Откуда я знаю? – Варька кидала с ладони на ладонь горячий клубень, морщилась, роняла на траву хлопья золы. – Значит, любишь девочку? Так и бери ее, живи с ней. Настька тебя, сам говоришь, отпустила.

– Не могу. Все-таки годы уже не те. У меня семья... Мальчишки еще маленькие, Дашку пристраивать надо. И... как я с Маргиткой жить-то буду? Я через десять лет стариком стану, а она только по-настоящему бабой заделается. И найдет себе мужика помоложе. Куда мне тогда деваться? В монастырь?

– Так чего же ты мне голову морочишь? – рассердилась Варька. – Вставай, морэ, кругом шагом марш – и к жене обратно!

– «Кругом шагом марш...» – проворчал Илья. И умолк, глядя в черное поле, где чуть слышно фыркала чья-то лошадь.

– Ну, не балуй! – сердито прикрикнула Варька на нее. – Илья, нельзя же так. Ведь, если подумать... Эй, кто это там идет? Ефим, ты? Лачо бэльвель!{Добрый вечер!}

Из темноты теперь уже отчетливо послышались приближающиеся шаги, лошадиное всхрапывание. Вскоре в розовый круг света вошел молодой невысокий цыган. В поводу он вел большого гнедого жеребца.

– Здравствуй, биби Варя! Будь здоров, Илья Григорьич!

– Ну – богатый, что ли, чяворо? – улыбаясь, спросила Варька.

– Богаче царя небесного! – Цыган блеснул хитрыми глазами. – Вот, взгляни, Григорьич, какой красавец! До самой Сибири довезет и пить не запросит!

– Сменял? – полюбопытствовал Илья, вставая и рассматривая жеребца. – У тебя же, кажись, мерин вислопузый в оглоблях бегал...

– Вот его и сменял! – расхохотался Ефим так, что жеребец, всхрапнув, шарахнулся в сторону. – Гаджо на Конной дурак дураком попался! Мы с Колькой его за полчаса уломали да еще магарыч стребовали! И-их, пропал теперь мой вислопузенький... Со дня на день ведь подохнуть собирался, еле на ногах стоял, на ночь жердями подпирали!

– Ладно, чяво, ступай себе, – строго сказала Варька. – Катерина-то твоя сейчас тебе – у-у-у!..

– Что такое? – Ефим разом перестал улыбаться.

– Как что? Ты разве не два дня назад вернуться должен был? Только не ври, что всю неделю коней менял! Да Катьке тут уже такого наговорили! Все рассказали – и где тебя видали, и с кем, и за сколько... Поколотит она тебя, слово даю.

– Да ну... – неуверенно махнул рукой Ефим. – Баба – она баба и есть. Поголосит и уймется. Я ей сережки купил. Спокойной ночи, ромалэ.

Цыган и конь скрылись в темноте. Варька задумчиво посмотрела им вслед.

– Вот Ефим – такой же потаскун, как и ты. Постоянно от своей Катьки гуляет, весь табор об этом только и гудит, в каждом городе по раклюхе{Здесь – любовница нецыганка.}, а потом купит жене серьги или шаленку – и ничего! Дальше живут.

– Ну-у... У людей все по-людски, – с завистью пробурчал Илья. – Кабы вот Настька такая была...

– Прожил бы ты с ней тогда столько, как же. Илья, опустив глаза, занялся остывшей картошкой. Чуть погодя нехотя заговорил:

– Может, и хорошо бы, если б не прожил. Я только сейчас понимать начал... Она ведь не для меня совсем, Настька-то. Ей бы князя, графа... Чтобы на руках ее носил, пылинки сдувал, смотрел на нее, как на икону... А от меня она что видела? Телеги да грязищу на дорогах… Может, и мне надо было за себя какую-нибудь дуру-девку взять. Чтобы не рвалась романсы петь, а, как все, по ярмаркам с картами носилась...

– Угу... То-то ты и сейчас на хоровую девчонку глаз кинул. Или правда поверил, что Маргитка будет для тебя по базарам гадать?

– Да оставь ты Маргитку в покое... – поморщился он. – Посоветуй лучше, что делать. Деваться-то надо куда-то, Настька меня все равно выгнала.