О сколько счастья, сколько муки… (Погадай на дальнюю дорогу, Сердце дикарки)

Илья посмотрел с недоверием. Маргитка улыбнулась, пожала плечами, и кофта ее сползла на спину. В вырезе рубахи открылись смуглые хрупкие ключицы, и Илья, протянувший за лампой руку, так и не донес ее.

С того теплого вечера, когда Илья чуть с ума не сошел, глядя на голые ноги Маргитки, прошел почти месяц, и девчонка, казалось, выбросила дурь из головы. На другой день она поздоровалась с Ильей как ни в чем не бывало, широко улыбнулась на его мрачный взгляд – и за весь месяц не сказала Илье ни слова. Словно не она поднимала юбку выше колен, бесстыдно показывая стройные ноги, не она смеялась, держа его за руку и заставляя ловить жука на своей спине... Сначала Илья подумал, что чертова кукла играет с ним, затем, видя ее безразличие, понемногу успокоился. А неделю назад увидал Маргитку с Гришкой на качелях в саду. Девчонка тихонько покачивалась и с самым смиренным видом вертела во рту стебелек ромашки. Гришка стоял рядом, придерживая веревку, и, судя по выражению лица, что-то врал. Мешать им Илья не стал, хотя про себя с досадой подумал: вот только этого не хватало... Влюбится еще, теленок, решит жениться... а не сватать же за собственного сына потаскуху, которой все едино, что вор с Сухаревки, что цыган, который ей в отцы годится. И тут совсем некстати вспомнились длинная нога в глубине дождевой бочки, распущенные кудри, грудь под тонкой рубашкой, тихий смех – и спина покрылась потом, и нестерпимо захотелось перекреститься, потому что... Не к добру все это. Совсем не к добру.

Маргитка зажгла лампу сама, подойдя вплотную к Илье и чуть не коснувшись волосами его лица. Илья шагнул в сторону, но она словно не заметила этого. В неверном, тусклом свете лицо Маргитки казалось совсем взрослым. Илья против воли залюбовался ее стройной фигурой, заметной даже под бесформенной кофтой и падающими на плечи и грудь волосами.

– Ты мокрый весь, – не оборачиваясь, проговорила она. – Оденься в сухое, я выйду. – И, прежде чем Илья успел что-то сказать, ушла в сени, а он полез на печь в поисках сухой одежды.

Маргитка вернулась, прижимая к себе жестянку с чаем.

– Самовар поставила. Чаю выпьешь?

– Лучше водки, – передернул плечами Илья. – Замерз, как лягушка, под дождем этим.

– Водки нет, мадера есть. – Маргитка достала из-под стола начатую бутылку. – Будешь?

– Давай.

Она налила ему сама в зеленый граненый стакан. Сев за стол и подперев подбородок кулаками, внимательно проследила, как Илья пьет вино, затем приняла стакан.

– Еще?

– Хватит. Все, я наверх...

– Подожди.

Илья, уже приподнявшийся было со стула, сел обратно. Тут же пожалев об этом, встал снова, но Маргитка, нахмурившись, замахала рукой:

– Да сядь ты, господи, морэ... Ты что, боишься меня? Не съем небось.

– Много чести – бояться тебя.

– Вот и не бойся. – Маргитка придвинула к себе стакан, взяла бутылку. – Насильно на себя не потяну. Про то, что тогда было, не вспоминай. Я ни за одним мужиком не бегала и за тобой не стану. Что делать, если ты от девок шарахаешься, как жеребец пуганый.

Илья промолчал, в который раз подавив желание дать девчонке затрещину. Но на лице Маргитки не было насмешки, и вина она себе налила, не поднимая ресниц. Снова ударил гром, синяя вспышка осветила бегущие по стеклу капли и качающиеся за окном ветви сирени.

– Я только спросить у тебя хочу. – Маргитка, пригубив мадеру, взглянула на него из-за края стакана в упор. – Ты мою маму помнишь? Какая она была? Цыгане говорят, вы с ней у одной хозяйки стояли, когда она меня рожала.

– Мать твоя – Илона, – отвернувшись, буркнул Илья.

– Бог мой, Илья, хоть ты-то не болтай! – Маргитка сморщилась, как от зубной боли. – Уж кому-кому, но не тебе... Это верно, что ты меня, маленькую, на руках держал?

– Ну, было дело...

– А сейчас открещиваешься. Какая она была – мама?

– Красивая очень. Ты на нее похожа, но Ольга лучше была. – Говоря это, Илья ждал – сейчас Маргитка вскинется, но та лишь молча кивнула. – Умная. Читать меня выучила.

– Тебя? – прыснула Маргитка. – А ты неграмотный был?

– Да где же, девочка, я мог бы грамоту узнать? Мы ведь таборные.

– А отца ты не видел?

– В живых не застал. Но, говорят, хороший человек был.

Илье не нравился этот разговор. Уж если ни Митро, ни Илонка не захотели говорить с девчонкой о ее настоящих родителях, – значит, так нужно им было. И остальные цыгане, кажется, не очень трепались. Может, и верно – ни к чему ей много знать. И так голова дурью забита.

– Она отца очень любила? – Не дождавшись ответа, Маргитка встала, прошлась по комнате. – Наверное, очень... Не побоялась ведь никого: ни мужа, ни других цыган. Я, Илья, думаю, что так и надо. Когда любишь, бояться незачем. И молчать ни к чему. Другого-то раза, может, и не будет.

– Какого еще раза? – удивился он. Маргитка остановилась в дальнем углу.

– Я люблю тебя, Илья.

Он и слова не успел сказать – а она уже подбежала и встала рядом. Волосы снова упали ей на лицо, и Маргитка резким движением перекинула их через плечо. Илья увидел жгут перепутавшихся кудрей, тускло блестящих в свете лампы. Глаза Маргитки тоже блестели, лицо было напряженным.