О слове и Слове в герменевтике Г.Г. Гадамера

"Событие есть одновременность, со-временность "тогда" и "теперь". История, понятая как событие, не есть нечто когда-то с кем-то происшедшее, но нечто, что все еще происходит, и происходит с нами (АП, 335). Или далее — "событие следует мыслить как точку, в которой "там" и "здесь" сливаются" (там же). События — это "способ бытия прошлого в настоящее" (там же). В.С.Малахов поясняет, что события в герменевтики Гадамера — это присутствие, а "событие традиции" — присутствие истории в современности (там же). Комментатор указывает еще на один важный термин в герменевтике, используемый Гадамером. Это "ситуация", которая всегда уникальна. "Она не может быть ни выделена из предшествующей, ни сведена к последующей" (АП, 333). Малахов отмечает, что Гадамер, избегая споров о традиционности или не традиционности жизнеи современных европейцев, просто указывает на "конкретные формы бытия в традиции, реализующегося как бытие в языке" (АП, 336). Он добавляет, что "традиция действительна до тех пор, пока в употребляемом нами языке сохранены корни, уходящие в глубь культурной почвы" (АП, 336). Весьма не простую работу удалось выполнить Гадамеру, считает Малахов, — постоянно удерживать "континуум истории, помня об ее реальной дискретности" (там же). Гадамер указывает на возможность перехода от языков к общему языку, от множества к общей традиции (ср. там же). Завершив краткий обзор проблематики "слово и традиция", проиллюстрируем сказанное мыслями самого Гадамера. Говоря о понимании предания, философ указывает: "Как обретают голос вещи, эти единства нашего опыта мира, конституируемые своей пригодностью и значением для нас, точно также вновь обретает язык и начинает говорить надвигающееся на нас предание, когда мы его понимаем и истолковываем" (ИМ, 527). Сам язык дает возможность преданию говорить вновь и вновь. Ведь еще Гумбольдт заметил, что мы живо чувствуем, "когда же отдаленное прошлое все еще присутствует в настоящем — ведь язык насыщен переживаниями прежних поколений и хранит их живое дыхание" (ИМ, 517). Но насколько важен язык для предания? По Гадамеру он является определяющим условием существования традиции. "Лишь среда языка, соотнесенная с целостностью сущего, опосредует, конечно — историческую сущность человека с самой собою и с миром" (ИМ, 529). Или по-другому: "Наш опыт мира вообще, в особенности же наш герменевтический опыт, развертывается из среды языка" (там же). Общую традицию человечества можно представить себе в образе древа, которое имеет один общий корень, "единое Слово Божие" (ср. там же) и множество ветвей. Причем малейшие, самые молодые отпрыски, не смотря на множество предшествующих разветвлений, неразрывно, живо связаны с корнем. Каким же образом живет предание? Словом и его слушанием. Можем слушать и усваивать предание в обычной беседе, как это было изначально, или слушаем "голос, застывший в буквах", т. е. читаем текст. Последний способ "не означает ничего нового, но лишь изменяет форму предания и делает более трудной задачу действительного слушания" (ИМ, 535). Кто принадлежит традиции? Принадлежит преданию тот, к кому оно обращается и до кого доходит это обращение" (там же). Каков способ бытия предания? Это способ "не является чувственно-непосредственным. Это способ — язык, и толкуя тексты, слушание, его понимающее, вводит его истину в свое собственное отношение к миру" (ИМ, 535). Гадамер сожалеет, что современная философия дистанцируется от исторического предания. "Отныне преемственность традиций европейского мышления утрачивает свою неизменную континуальность" (ИМ, 42). "Философские усилия нашего времени отличаются от классической философской традиции тем, что они уже не являются непосредственным и прямым продолжением этой традиции" (там же). Гадамер призывает вновь вернуться к опыту исторической традиции, к оставленному нами сокровищу. "Опыт исторической традиции принципиально возвышается над тем, что в ней может быть исследовано. Он является не только истинным или ложным в том отношении, которое подвластно исторической критике — он всегда возвещает такую истину, к которой следует приобщиться" (ИМ, 40). "Историческое предание и естественный порядок в жизни образуют единство мира, в котором живем мы, люди" (ИМ, 41). Мы склонны, по природе своей, более обращать внимание на изменяющееся, движущееся и забывать то, что постоянно и не подлежит изменениям (ср. там же). Поэтому, считает философ, открывающимися перед нами перспективам постоянно угрожает "опасность деформации" (там же). Гадамер говорит, что мы живем в состоянии "непрерывного перевозбуждения нашего исторического сознания" (там же). И мы пытаемся устроить свою жизнь, общественные законы в соответствии с изменчивым, возбуждающим вокруг нас, забывая вечное (ср. там же). Здесь великое недоразумение, наше заблуждение. Гадамер предлагает выйти из этого недоразумения путем исправления ложных представлений о некоем превосходстве "современного исторического сознания" над общечеловеческой традицией, в которой мы продолжаем жить (ИМ, 41). Он говорит, что наука и жизненная практика, вместо их возвышения, должны быть поставлены на свое место и считаться тем, "чем они являются на самом деле" (там же).