О слышании и делании

     Один из примеров – это наш отец Александр. Он чистый грек, родился в Греции, получил там образование в университете, стал архитектором, приехал сюда доучиваться, чтобы получить звание архитектора уже английского. Он приехал формально православным, без особой любви к Церкви или к Православию. Знаете, как Лесков сказал: Русь была крещена, но никогда не была просвещена... Вот он таким приехал. Встретился он по каким-то обстоятельствам с отцом Михаилом, они подружились, и отец Михаил ему "раскрыл" Православие. То есть он ему показал, что Православие это не формальная религия данного государства, не государственная религия, это религия сердца и жизни каждого отдельного человека. И о. Александр постепенно вырос в Православии и стал убежденным, живым, думающим православным человеком. Он стал молиться, стал приходить на богослужение, он пел в хоре; его внутренняя жизнь стала расти и расцветать замечательным образом. В какой-то момент он ко мне пришел и сказал: "Вы мне несколько раз говорили, что хотели бы, чтобы я стал дьяконом. Можно ли это сделать теперь? Потому что я сейчас как архитектор начинаю делать карьеру. Если я сделаю карьеру, я буду пленником своей работы и уйти с нее не смогу. Разрешите мне бросить работу и стать дьяконом..." К тому времени он был уже женат, потому вопрос был не такой простой: ведь у нас нет никаких средств на содержание духовенства. В Лондоне мы платим отцу Михаилу и отцу Иоанну мизерный оклад; машинистка в любой конторе получает приблизительно в 2,5-3 раза больше, чем любой из наших священников. Я получаю действительно гроши. Тут я подумал о том, что в Лондоне в Университете около ста двадцати православных преподавателей и около трех тысяч православных студентов (конечно, не русских, а греков, сербов, румын и т. д.), но у них нет пастыря. И я обратился к греческому архиепископу с предложением сообща найти для отца Александра оклад, с тем, чтобы он стал пастырем православных преподавателей и студентов Университета. Греческий архиепископ обещал денег, мы сняли нашего отца Александра с его светской работы, я предпринял нужные шаги, и его приняли православным "капелланом", духовником Лондонского университета. Тут, конечно, случилось несчастье: греки свое обещание не выполнили. Мы никогда медной полушки от них не увидели, и поэтому нам пришлось из наших приходских денег определить оклад для отца Александра – что мы и сделали. И мы начали постепенно собирать специальный фонд на, так сказать, настоятеля университетской православной миссии. Собирается это медленно, лет через пять или десять у нас будет достаточно денег, чтобы оплатить очередного священника, потому что, конечно, отец Александр не до конца своей жизни останется там. Его преимущество в том, что он по-русски говорит достаточно, по-гречески говорит свободно и понятен грекам, поскольку он из той же среды, и, конечно, говорит свободно и по-английски.

     Он женат на такой Патси (это сокращение от имени Патриция). Ее я встретил уж не знаю, сколько лет тому назад, ей было лет 17-18, она принимала участие в какой-то группе, которая интересовалась Православием, сама по себе сблизилась с Православием. Я ее готовил и принимал в Православие. Она несколько лет жила в Париже; там научилась французскому языку, но, кроме того, начала учиться иконописи у Леонида Александровича Успенского, одного из лучших иконописцев, какие были у нас на Западе (он и в России известен).

     Сейчас я попросил Патси написать нижний ряд для нашего иконостаса, то есть каждую икону этого ряда заменить иконой того же святого, написанной в русском православном стиле. Наш иконостас был "пестрый", в том смысле, что верхние ряды – классического русского письма: праздники написаны женой отца Михаила Марьямной, которая училась у Успенского, ряд святых написан другой его ученицей. Но нижний ряд никак не подходит под стиль верхних. Объясняется это тем, что эти иконы стояли в иконостасе дореволюционной посольской церкви. Ими очень дорожили наши старики: они перед этими иконами молились до революции и в трагические годы ранней эмиграции, и иконы намоленные. Люди, приезжающие из России, часто мне говорят: "Как вы можете молиться перед этими иконами? Это же западные картинки!" А я отвечаю: "Знаете, друзей выбирают не по уму, не по образованности, не по даровитости, а потому, что между вами что-то происходит". Первый раз, когда я пришел в храм в Лондоне, я посмотрел на эти иконы и подумал: "Боже, какой ужас!". А помолившись перед ними 45 лет, я с ними так сросся, что они для меня стали родными и друзьями. Это иконы, через которые я молился Божией Матери, Спасителю, святому Василию, святому Пантелеимону, Александру Невскому, Георгию Победоносцу и другим. Для меня они святые иконы, и потому я не могу к ним относиться, как искусствовед, который сказал бы: "Это неудачные копии западного письма".