О смелых и отважных

В десятом часу Цыган увидел в окно Бедрякова, бросился к двери и распахнул её. Постукивая палкой по ступеням, Бедряков поднялся на крыльцо. На Цыгана он и не взглянул. Вошёл в трактир и остановился у широкого барьера, отгораживавшего вешалку. Старик подавал шинели офицерам. Бедряков не стал ждать. Снял полупальто и подозрительно посмотрел на барьер — нет ли пыли. Подскочил Цыган и проворно, одним движением вытер чистой тряпкой отполированное руками дерево. Бедряков положил пальто, сверху котелок и пошёл в зал к тому столику, за которым обедал вчера.

А подвыпившие офицеры все ещё не отходили от вешалки. Один шарил по карманам — искал мелочь. Другой расспрашивал старика, когда и за что наградили его крестами. И никто не видел, как Цыган вытащил из-под передника пачку листовок и, продолжая елозить тряпкой по барьеру, засунул их во внутренний карман полупальто.

Как и вчера, Бедрякова обслуживала сама трактирщица. Она была ещё более любезной и разговорчивой, а он ещё более молчалив и замкнут. Но расплатился он так же щедро, и этим в какой-то мере смягчил трактирщицу, которую обидело его упорное молчание.

— Странный человек, — сказала она мужу. — Два дня бьюсь, а так и не узнала: кто он, откуда?

— Платит? — спросил трактирщик.

— Ещё как!

— Больше тебе и знать ничего не надо.

Цыган ждал Бедрякова у дверей, проводил его низким поклоном и принялся убирать его столик: собрал тарелки, засунул под скатерть листовку, смахнул салфеткой крошки и вдруг, вскрикнув, опрометью бросился на кухню. В коридоре он столкнулся с Варей и, как сумасшедший, вцепился в неё.

— Зови мамку!

— Какая она тебе мамка!

— Зови, говорю!

Варя стряхнула его руки с плеч, подбоченилась.

— Не кричи, черномазый! Захочу — и опить на улицу выгонят! Все равно Митряевы у нас не обедают!

Тогда Цыган сложил ладони рупором и прошептал ей в ухо:

— Красный в трактире!… Поняла?… Листовку красную подсунул! Поняла?

К столику Бедрякова подбежали втроём: и Варя, и трактирщик, и его жена. Цыган приподнял скатерть. Жирный чёрный шрифт так и лез в глаза: «Товарищи солдаты! Против кого вы воюете? Атаман Семёнов и японские генералы обманули вас!…»

Трактирщик выкатил глаза, одёрнул скатерть и щёлкнул Цыгана по носу.

— Ать на кухню!… А ты — к себе, Варька!

Он по-гусиному завертел головой на тонкой шее, увидел у окна трех завтракающих офицеров и сказал жене:

— Попроси их подойти!

Трактирщик через скатерть прижал листовку к столу, словно боялся, что она исчезнет, и так и стоял в напряжённой позе, пока не подошли офицеры.

— Извольте полюбопытствовать! — жарко шепнул он им и откинул скатерть…

А Цыган с Варей стояли у окна в коридоре за кухней.

— Который? Который? — нетерпеливо спрашивала она.

— Слепая! — сердился Цыган. — С палкой? Видишь?… В котелке!

Бедряков не торопился. Шёл по площади после сытного завтрака, как на прогулке. А сзади без фуражек почти бегом его догоняли три офицера.

— Учти, черномазый! — сказала. Варя. — Это я заметила, а не ты!

— Что? — не понял Цыган.

— Как он листовку — под скатерть… Я, а не ты! — повторила она.

— Запомни, если работать у нас хочешь!… Тебе все равно, а мне мама за это новое платье сошьёт!

— Ладно! — согласился Цыган…

Часов в одиннадцать к трактиру подошёл Трясогузка, присел на камень у помойной ямы напротив заднего крыльца. Цыган его ждал, выбежал во двор с двумя вёдрами грязной воды и, победно подмигнув другу, закричал, подражая трактирщику:

— Ты чего тут околачиваешься? Ать со двора! Нечего тебе здесь делать! Все уже сделано!

— Не ори! Разорался! — включаясь в игру, пробурчал Трясогузка и схватил пустую консервную банку.

Он даже замахнулся, будто хотел запустить её в Цыгана. А Цыган поставил ведро, а другое подхватил поудобнее, чтобы окатить Трясогузку помоями, но не окатил. И Трясогузка не бросил банку, а поплёлся со двора, как побитый, хотя ему хотелось петь и смеяться.

Свернув в улицу, которая вела к особняку Митряевых, он прибавил шагу, а потом побежал, перекидывая из руки в руку консервную банку. Он знал, с каким нетерпением ждёт Мика сигнал.

А Мика в это время хоронил овчарку.

Утром Платайс рассказал о ночном происшествии и сыну, и управляющему. Мика чуть не расплакался от жалости. Он не сомневался, что Чако убил какой-то бандит, собиравшийся ограбить дом. Управляющий тоже подумал о ворах. И только Платайс знал, что произошло.

Он не спал всю ночь, а когда рассвело, вновь вышел за ворота и осмотрел овчарку. Она была убита одним ударом ножа, убита натренированной рукой. Ещё ночью у Платайса мелькнула мысль: не семеновский ли филёр бродил у забора. Уж очень ловко и быстро расправился этот человек с сильной овчаркой.

Осмотрев на рассвете убитую собаку, Платайс опять подумал о том же. Неужели за домом установлена слежка? Неужели семеновцы пронюхали что-нибудь? Не связано ли это с Бедряковым?