О смелых и умелых (Избранное)

— А так, как вышел с докладом товарищ Климаков о союзе красной молодежи перед всем сходом, так мужики и решили — что если тому быть, то как следует. Ребят, мол, надо образцовых выбирать, если по-нашему красна девица — значит, красавица, то красный парень — значит, богатырь! Ну и выбрали… Лезла мелочь разная — так не пустили. Выбрали ребят настоящих, ядреных, чтобы действительно! У села мы как дите на материнских руках.

Сережка еще что-то спрашивал, а я про свое.

— А зачем, — говорю, — у вас, ребята, ножи вчера на поясах и длинные рубахи?

— Это мы с покоса вернулись, кончали вчерась поздно, захотели бражки выпить и даже ключи с поясов и бруски не сняли.

— А колпак?

На это многие улыбнулись, а Рубцовый Нос, это он вчерашний, хитро подмигнул.

После доклада о работе повел нас Ванюха Перстень убедиться в их достижениях, посмотреть клуб. Показавшаяся вчера мрачной церковь, рубленная из мореного дуба, поражала своей дикой красотой. Резко выделялись ее резьба и узоры на солнце. Кресты на ее куполах были не железные, а из дубовых горбылин. Их трудно было сшибить, и ребята повесили флаги прямо на них. Внутри церкви было светло и просторно. На месте алтаря груботесаная положена сцена, и прекрасный бархатный занавес спадает зелеными волнами. Через весь зал стоят скамьи, тоже крепкие и грубые, а на клиросе — рояль и на рояле две гармонии. Больше ничего особенного не было.

— Только что начали устраивать, — как бы оправдывались ребята, всего раза три играли.

— Чего же вы играли?

— «Власть тьмы» играли.

— Сами?

— С учителем, он у нас, поди-ка, интеллигентный.

— А народ как?

— Ревели бабенки до слез, а мужики так стражника избили, хотя не до смерти, а водой отливали Никишку. Говорили ему, черту, сразу грим снимай, а он замешкался. Спектакли у нас до сердца доходят, народ у нас с сердцем.

* * *

Когда вечерняя прохлада стелилась с лугов, полная мятного запаха скошенного сена, Серега сел писать отчет о ревизии ячейки, а я пошел прогуляться.

Село стояло на холме среди болотистых лесов, как крепость, замыкая одну-единственную дорогу, идущую с севера на юг. Небольшая сырая луговина вся была устелена холстами для отбелки. По ним, резвясь, бегали босоногие ребятишки.

И вдруг я увидел пожилую женщину, припустившуюся с ними вперегонки. Она бежала, оглашая окрестность дурным криком. А за ней бежали два парня, грозя дубинками и увещевая:

— Стой, не беги, все равно догоним!

Я не успел понять, в чем суть, как женщина, набежав на меня, тут же упала на землю.

— Не отдам, не отдам — хоть убейте!

— Это что, кликуша? — спросил я подбежавших ребят.

— Спекулянтка. Из-под Шуи на Арзамас кусок мануфактуры тащит. На пшено, ишь, менять.

Верно, женщина прижимала к груди какой-то сверток, как ребенка.

— Ну, пойдем! — Ребята взяли и поволокли.

Заинтересовавшись, я пошел за ними. По дороге, дожидаясь, стояла еще кучка каких-то людей. Среди них как начальник — Рубцовый Нос. Перед ним человек с детской колясочкой. Они горячо о чем-то рассуждали.

— Я же рабочий, а ты крестьянин, должны мы друг друга понимать?

— А спекулянничать не могешь!

— Друг, — брал его за плечо человек с коляской, — друг, я же тебе говорю, не дает нам фабрика зарплаты, кроме натурой. Берем мы себе отпуск и честно идем поменять этот ситчишко на мучку, на крупку, а вы нас клеймите эдакими словами… Ну легко ли так?

— Я этого не знаю, мне давай бумагу!

Человек с детской колясочкой приложил руку к сердцу, Рубцовый Нос не дал ему говорить дальше.

— Пойдем в сельсовет, там разберемся.

Человек вздохнул и покатил свою колясочку, в которой лежали свертки ситца и кульки наменянных продуктов. За ним поплелась беглянка и еще несколько других.

— Вот четвертая партия за день, откуда-то из-под Иваново-Вознесенска. Издалека и все беспокойные. Упрел, — сказал мне Рубцовый Нос.

Изловленных привели к помещению ячейки, и не успел я оглянуться, как они очутились за какой-то крепко захлопнутой дверью в подвале дома. Я бросился искать Сережку.

Он ходил по веранде и чесал себе маковку, морща нос.

— Сел я писать отчет, и сам не рад.

— А что?

— Пришел Перстень и потребовал им его прочесть.

— Ну и что же?

— Не умею я писать хвалебные оды, вот и хожу.

Я рассказал Сереге о своей прогулке в луга и о том, как ловят «спекулянтов» здешние красномольцы и каких.

В подтверждение моих слов мимо окна проплелась та самая женщина без свертка, еще кто-то и человек, уж теперь без колясочки. Мы с Серегой бросились искать Перстня и наткнулись на него в коридоре. Он шел с каким-то рыжебородым мужичищей, побольше его, а впереди Рубцовый Нос катил колясочку, полную сверточков и разных предметов.

— Разве так можно? — завопил Серега. — Вы что, не отличаете рабочих от спекулянтов?

— Потише, потише, друг, — остановил его рыжебородый мужик, — я здесь власть на местах. Декреты мы знаем без вас: у нас даже не как у прочих, а без обиды — у кого что отберут — десять фунтов муки и на дорогу ковригу печеного хлеба. Обиды тут не должно быть.

— Все равно грабеж — с десятью фунтами или без них…