О смерти и умирании

Г-жа У., замужняя женщина пятидесяти восьми лет, была госпитализирована со злокачественной опухолью в брюшине; опухоль причиняла больной сильные боли и много неудобств. Пациентка встретила свою болезнь с отвагой и достоинством. Она очень редко жаловалась и пыталась все делать самостоятельно, отказывалась от помощи, сколько могла. Персонал больницы и родные поражались ее бодрости и способности невозмутимо смотреть в глаза неминуемой смерти.

Вскоре после очередной госпитализации она неожиданно впала в депрессию. Сотрудники больницы были озадачены такой переменой настроения и обратились за помощью к психиатру. Мы не нашли пациентку в ее палате; отсутствовала она и через несколько часов, когда мы снова к ней заглянули. Наконец мы нашли ее в коридоре перед рентгеновским кабинетом, где она лежала на каталке. Не было сомнений, что ее мучили боли и дискомфорт. После короткого обмена репликами выяснилось, что она прошла два довольно долгих сеанса рентгена, а теперь ей приходится ждать, так как нужно сделать еще пару снимков. Нарыв на спине причинял ей большие неудобства; в течение нескольких часов она ничего не пила и не ела, но особый дискомфорт вызывала потребность сходить в туалет. Она объяснила все это шепотом и сказала, что «онемела от боли». Я предложила отвезти ее к ближайшему туалету, но пациентка взглянула на меня, впервые за все время вяло улыбнулась и ответила: «Нет, я ведь босая. Ничего, подожду, пока меня отвезут в палату».

Это замечание позволило нам понять одну из потребностей пациентки: как можно дольше самостоятельно заботиться о себе, сохранять достоинство и независимость. Она была взбешена тем, что, несмотря на выносливость, ее довели то такого состояния, когда она была готова стонать на виду у всех, освободиться от давления в кишечнике прямо посреди коридора, рыдать перед чужими людьми, «которые просто исполняли свои обязанности».

Несколько дней спустя, когда мы смогли поговорить с ней в более благоприятных условиях, нам стало понятно, что она очень устала и уже готова к смерти. Она коротко рассказала о детях и муже, которые, по ее словам, вполне смогут справиться и без нее. Она остро ощущала, что ее жизнь, в особенности семейная, была хорошей и осмысленной, так что ей мало чего оставалось желать. Пациентка просила, чтобы ей позволили умереть в покое, оставили наедине с собой — и даже пожелала, чтобы муж приходил к ней реже. Больная призналась: единственным, что заставляет ее продолжать бороться за жизнь, является тот факт, что муж не в силах смириться с неизбежностью ее смерти. Она сердилась на него, так как он не мог смело взглянуть в лицо правде и отчаянно цеплялся за то, от чего она сама была готова отказаться. Я откровенно предположила, что она хочет отстраниться от этого мира, пациентка благодарно кивнула, и я оставила ее одну.

В то время ни больная, ни я еще не знали, что лечащий врач и хирурги провели совещание, на котором присутствовал муж г-жи У. Хирурги считали, что еще одно вмешательство сможет продлить ей жизнь, а муж умолял, чтобы врачи сделали все, что в их силах, лишь бы «повернуть стрелки часов вспять». Он не мог смириться с мыслью об утрате жены, не мог понять, что она уже не испытывает потребности оставаться с ним. Ее стремление отрешиться от всего вокруг, чтобы скончаться в умиротворенном состоянии, муж истолковывал как отчуждение — и это было выше его понимания. Рядом не было никого, кто пояснил бы ему, что это естественный процесс, по существу, даже прогресс, — возможно, признак того, что умирающая обрела покой и готовится встретить смерть в одиночестве.

Консилиум принял решение оперировать больную через неделю. Стоило ей узнать об этом, как она сразу начала слабеть. Почти каждую ночь ей требовалась двойная доза обезболивающего. Она часто просила лекарство уже через минуту после того, как делали очередной укол. Она стала беспокойной и встревоженной, кричала и звала на помощь. Трудно было представить, что это та же пациентка, которую все видели несколько дней назад: исполненная чувства собственного достоинства дама, не решающаяся сходить в туалет из-за отсутствия тапочек!