О собственности

Идея равенства, описываемая нами, обязана своим господством над умами тем представлениям о личном счастье, которые с ней связаны. Она вытекает из простой, ясной и неопровержимой мысли, возникшей в человеческом уме, — мысли, что мы прежде всего нуждаемся в определенных условиях для физического существования и в убежище, но что после этого наше истинное благополучие заключается в развитии интеллектуальных способностей, в познании истины и в применении своих добрых качеств. С первого взгляда может показаться, что эта теория упускает из виду часть опытной истории человеческого разума, чувственные наслаждения и радости, создаваемые воображением. Но это упущение только кажущееся, а не реальное. Как бы велико ни было количество удовольствий, доступных нам, предусмотрительный человек пожертвует низменными радостями для более возвышенных. Сейчас ни один человек, содействовавший счастью других или наблюдавший его с открытой душой, не станет отрицать, что из всех ощущений это самое радостное. Но тот, кто склонен хотя бы к малейшему злоупотреблению чувственными удовольствиями, соответственным образом уменьшает свою способность пользоваться этой высокой радостью. Излишне прибавлять, даже если это и имеет какое–либо значение, что строгая умеренность представляет верный способ получения наивысшего удовольствия от пользования чувственными радостями. В этом заключалась теория Эпикура[23] и такой должна быть система каждого человека, который когда–либо глубоко задумывался над сущностью человеческого счастья. Что касается иллюзорных радостей, то они совершенно несовместимы с высоким счастьем. Если мы хотим содействовать счастью других или радоваться ему, то мы должны постараться узнать, в чем оно заключается. Но знание это — непримиримый враг химеры. По мере того как разум подымается до истинной своей высоты, он освобождается от предрассудков, представляющих причину наших бед, он становится неспособным извлекать удовольствие из лести, славы или власти и вообще из любого источника, не совместимого с общим благом, или, иначе говоря, не составляющего его части. Самое существенное из всех видов знания заключается в понимании того, что я лично представляю собой лишь каплю в океане мысли. Поэтому первым основанием для познания сущности человеческого счастья, неотделимого от состояния равенства, является понимание того, что я извлеку бесконечно больше радости из простоты, умеренности и правды, чем из роскоши, власти и славы. Какой же соблазн к накоплению может испытывать человек, придерживающийся такого убеждения и живущий в условиях имущественного равенства?

Этот вопрос постоянно затмевался учением, которое распространялось писателями–моралистами, — учением о независимости друг от друга разума и страстей. Такое их разделение всегда вводит в заблуждение. Из скольких элементов состоит человеческое сознание? Ни из скольких! Оно просто заключается в ряде мыслей, следующих одна за другой, начиная с первой минуты нашего существования и кончая завершающей[24]. Понятие страсти, вызвавшее столько недоразумений в философии сознания, но не соответствующее никакому реальному явлению, постоянно меняет свое содержание. Порой оно применяется без различия в отношении все тех явлений мысли, которые при своей исключительной яркости сопровождаются такими сильными реальными или воображаемыми побуждениями, что толкают нас с необычной энергией на действия. Так, например, мы говорим о страстном милосердии, патриотизме или мужестве. Порой это слово означает только те живые стремления, которые при тщательном рассмотрении оказываются основанными на заблуждении. Первоначальное значение этого слова не может быть оспариваемо. Страстное желание вытекает из известного состояния сознания и всегда должно находиться в определенном отношении к предполагаемой ясности задачи и к важности практического результата. При вторичном значении этого слова учение о страстях было бы совершенно безобидно, если бы мы привыкли отличать определение от определяемого понятия. Тогда было бы ясно, что это учение просто утверждает постоянную подверженность человеческого сознания точно тем же заблуждениям, которые наблюдаются сейчас, или, иными словами, что оно настаивает на неустранимом постоянстве сознания в противоречие с учением о необходимом совершенствовании интеллекта. В самом деле, кто не видит в приведенном выше случае нелепого предположения, что возможен такой человек, который, ясно понимая, в какую сторону призывают его справедливость и собственные интересы, стал бы неудержимо по заблуждению стремиться в другую? Несомненно, что человеческий рассудок подвержен колебаниям. Но существует такая степень убежденности, которая делает невозможным для нас извлекать удовольствие из невоздержанности, власти или славы, и к ней нас некогда приведет непрестанный прогресс мысли.