О, Солон !

По афинским представлениям и почитание богов, и воспитание юношества относились к делам общегосударственным. Философ обвинялся в государственном преступлении. Процедура афинского суда нам известна. Речи обвинителей не сохранились. О их содержании можно судить лишь по нескольким фрагментам, которые цитирует Ксенофонт, и защитительной речи Сократа, пересказанной Платоном. Обвинение в отрицании традиционных богов и введении новых базировалось на признаниях Сократа в том, что при всех ответственных жизненных ситуациях он слышит некий внутренний голос, который удерживает его от неверных поступков. О нем Сократ рассказывает и на суде: "Со мной приключается нечто божественное или чудесное... Началось у меня это с детства: возникает какой-то голос, который всякий раз отклоняет меня от того, что я бываю намерен делать, а склонять к чему-нибудь никогда не склоняет. Вот этот-то голос и возбраняет мне заниматься государственными делами".(Платон. Апология Сократа, 31, Д) Может быть, мы сейчас назвали бы это критическое "второе я", этот внутренний голос, - совестью. Но Сократ верил в его божественную природу, считал своим охранительным гением, или, как он его называл "даймонием". Сохранившиеся сведения о Сократе не оставляют сомнения в том, что даймоний вовсе не мешал ему почитать богов греческого пантеона. Быть может только молитвы, которые он обращал к богам, были несколько иного характера, чем у большинства его сограждан. Например, такая, о которой вспоминает Платон: "Милый Пан и другие здешние боги, дайте мне стать внутренне прекрасным! А то, что у меня есть извне, пусть будет дружественно тому, что у меня внутри. Богатым я считаю мудрого, а груд золота пусть у меня будет столько, сколько не унести, ни увезти никому, кроме человека воздержанного".(Федр, 279 C) И все же даймоний Сократа не случайно так раздражал его обвинителей и судей. В этой сугубо личной связи с божественным началом было нечто, противостоящее преимущественно общественному характеру тогдашней религии греков. Нечто, посягающее на устои государственной общности и единомыслия. Обвинение в совращении молодежи расшифровывалось в первую очередь как внушение презрения к существующим демократическим порядкам и законам, в частности к практике избрания государственных функционеров по жребию. Как видно из цитированного выше фрагмента, обвинитель Сократа утверждает, что юношей такие речи "располагают к насильственным переворотам". В пользу обвинения было то обстоятельство, что Алкивиад и Критий в молодости слушали Сократа. Обвинитель называет их учениками философа. Тезис о необходимости познания себя и окружающего мира, о преимуществе знающего перед незнающим трактовался как внушение юношам презрения к их несведущим родителям и согражданам. В своей защитительной речи Сократ опровергает предъявленные ему обвинения. По поводу попытки доказать его безбожие ссылкой на признание внутреннего гения, он говорит Мелету: "Итак, если гениев я признаю, с чем ты согласен, а гении - это некие боги, то и выходит, как я сказал: ты шутишь и предлагаешь загадку, утверждая, что я не признаю богов и в то же время признаю их, потому что гениев-то я признаю. С другой стороны, если гении - это как бы побочные дети богов, от нимф или от кого-нибудь еще, как гласят предания, то какой же человек, признавая детей богов, не будет признавать самих богов?" (Платон. Апология Сократа, 24) Сократ отвергает и обвинение в "совращении молодежи", настаивая на том, что он вообще не был чьим-либо учителем, а лишь собеседником в поисках истины. Он говорит: "Да я и не был никогда ничьим учителем, а если кто, молодой или старый, желал меня слушать и наблюдать как я делаю свое дело, то я никому никогда не препятствовал. И не то, чтобы я, получая деньги, вел беседы, а не получая, не вел, но одинаково как богатому, так и бедному, позволяю я задавать мне вопросы, а если кто хочет, то и отвечать мне и слушать, что я говорю. И если кто из них становится лучше или хуже, я, по справедливости, не могу за это держать ответ, потому что никого никогда не обещал учить и не учил".(Там же, 32, E) Этот тезис Сократа кое-кому из нас сегодня покажется не бесспорным. Мы иной раз склонны неугодные нам мысли, хотя и высказанные в свободной дискуссии, квалифицировать как пропаганду и "совращение". Сократ относил такую возможность только к авторитетному поучению, чем он никогда не занимался. И поэтому был вправе отвергать свою ответственность за последующие поступки себялюбца Алкивиада или кровавого тирана Крития. Да разве эти поступки соответствовали тому, что Сократ считал самым главным для государственного деятеля? Вспомните цитированную выше беседу с Калликлом: "... приступивший к делам города будет ли у нас иметь какую-нибудь иную заботу, кроме той, как бы нам, гражданам, сделаться наилучшими?" Но речь Сократа на суде отнюдь не сводится к защите от выдвинутых против него обвинений. Как это и подобает человеку мужественному, он использует суд для утверждения своей миссии, которую считает исполнением воли Аполлона. Он говорит: "Таким образом, афиняне, я защищаюсь теперь вовсе не ради себя, как это может казаться, а ради вас, чтобы вам, осудив меня на смерть, не лишиться дара, который вы получили от бога. Ведь если вы меня казните, вам не легко будет найти еще такого человека, который попросту - хоть и смешно сказать - приставлен богом к нашему городу, как к коню, большому и благородному, но обленившемуся от тучности и нуждающемуся в том, чтобы его подгонял какой-нибудь овод. Вот, по-моему, бог и послал меня в этот город, чтобы я, целый день носясь повсюду, каждого из вас будил, уговаривал, упрекал непрестанно".(30 E) Афинские судьи привыкли к тому, что обвиняемые умоляют их о пощаде и снисхождении. Сократ понимает, что его дерзкая речь раздражает их, что он играет со смертью, но верность своему призванию сильнее страха. Он говорит судьям: "Поистине афиняне дело обстоит так: где кто занял место в строю, находя его самым лучшим для себя, или где кого поставил начальник, тот там, по моему мнению, и должен оставаться, несмотря на опасность, пренебрегая и смертью, и всем, кроме позора. А если бы после того, как меня ставили в строй начальники, выбранные вами, чтобы распоряжаться мной, - так было под Потидеей, под Амфиполем и под Делием, - и после того как я, подобно любому другому, оставался в строю, куда они меня поставили, и подвергался смертельной опасности, - если бы теперь, когда меня бог поставил в строй, обязав, как я полагаю, жить, занимаясь философией и испытуя самого себя и людей, я бы вдруг испугался смерти или еще чего-нибудь и покинул строй, это был бы ужасный проступок. И за этот проступок меня в самом деле можно было бы по справедливости привлечь к суду..." (28 E) Мы уже знаем, что афинская гелиея признала Сократа виновным 280 голосами против 221. Поскольку случай был неординарным, путем нового голосования надлежало либо приговорить его к смертной казни, на чем настаивал обвинитель, либо принять ту меру наказания, которую предложит осужденный. Наверное, если бы теперь Сократ признал себя виновным и предложил изгнание или крупный штраф, то избегнул бы казни. Сократ выбрал смерть. Он заявил: "Итак, если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я присуждаю себя - к обеду в Пританее".(37) Это была дерзость, насмешка над осудившими его - ведь обед в Пританее в качестве великой почести предоставляли победителям Олимпийских игр. Естественно, что рассерженные судьи, на этот раз с перевесом в 80 голосов, вынесли Сократу смертный приговор. После этого, в своей заключительной речи на суде Сократ сказал: "И вот я утверждаю, афиняне, меня умертвившие, что тотчас за моей смертью постигнет вас кара тяжелее, клянусь Зевсом, той смерти, которой вы меня покарали. Теперь, совершив это, вы думали избавиться от необходимости давать отчет в своей жизни, а случится с вами, говорю я, обратное: больше появится у вас обличителей - я до сих пор их сдерживал. Они будут тем тягостнее, чем они моложе, и вы будете еще больше негодовать".(39 C) Как видим, Сократ верил в бессмертие своего дела. Более того, добровольно выбирая казнь, он обеспечивал, утверждал это бессмертие. И не ошибся. Учение Сократа, рассказ о жизни и смерти философа, записанные его молодыми последователями, стали достоянием всего человечества. Из зала афинского суда через бесчисленный ряд просветителей и гуманистов до наших дней протянулась цепь преемственности идей умеренности, справедливости и добра. Сегодня с этими идеями, быть может, связан наш единственный шанс выжить... Но закончу рассказ о Сократе. Судьбе было угодно, чтобы приведение приговора в исполнение отложилось на 30 дней. Дело в том, что накануне суда из Афин на остров Делос для участия в празднике Аполлона отплыл корабль со священным посольством. Делии справлялись раз в четыре года и длились месяц. Смертные казни в Афинах на это время приостанавливались. В тюрьму, где находился Сократ, приходили его родственники и друзья, с которыми он вел обычные свои беседы - о жизни и смерти, добродетелях и пороках, богах и бессмертии души. Философ неизменно пребывал в своем обычном светлом и бодром настроении. Готовясь к смерти, он, по свидетельству Платона говорил им: "... никаких оснований для недовольства у меня нет, напротив я полон радостной надежды, что умерших ждет некое будущее и что оно, как гласят и старинные предания, неизмеримо лучше для добрых, чем для дурных".(Федон,