О Сталине и сталинизме

Многочисленные аресты были предприняты и среди тех военных, которые участвовали в гражданской войне в Испании. Еще в 1938 году был вызван в Москву и расстрелян военный атташе в Испании, организатор обороны Мадрида В. Е. Горев — всего за два дня до ареста М. И. Калинин вручил ему орден Ленина. Расстреляли крупного военачальника Г. М. Штерна, который вернулся из Испании, чтобы заменить Блюхера на посту командующего ОКДВА. Штерн был избран на XVIII съезде партии членом ЦК ВКП(б), руководил в 1940 году военными действиями на Халхин-Голе. Незадолго до войны арестовали еще одну группу военных, вернувшихся из Испании, главным образом летчиков, в том числе 22 Героев Советского Союза и нескольких дважды Героев Советского Союза. Среди арестованных — Я. В. Смушкевич и П. Рычагов, возглавившие после возвращения из Испании ВВС СССР, командир авиационной бригады П. И. Пумпура, а также Е. С. Птухин, И. И. Проскуров, Э. Шахт. В 1941 году погиб А. Д. Локтионов, кандидат в члены ЦК ВКП(б), командующий Прибалтийским военным округом. Был арестован, но освобожден в первые месяцы войны нарком вооружений СССР член ЦК ВКП(б) Б. Л. Ванников.

На территории Бессарабии, Западной Украины, Западной Белоруссии и в Прибалтике репрессировали не только руководителей фашистских и полуфашистских организаций и перешедших в подполье работников местных охранок, но и тысячи ни в чем не повинных работников прежней администрации, членов различных политических группировок, представителей сельской и городской буржуазии. Сотни тысяч людей, не предъявив им каких-либо конкретных обвинений, переселяли в восточные районы страны. Так, из западных районов Украины и Белоруссии депортировали на Восток 200 тысяч солдат и офицеров разгромленной немцами польской армии и взятых в плен Красной Армией. В Прибалтике отличавшиеся особой массовостью репрессии были проведены 13–14 июня 1941 года — всего за неделю до нападения фашистской Германии. Эти карательные акций отнюдь не сделали советский тыл в Прибалтике более устойчивым.

Перед войной тюрьмы Львова, Кишинева» Риги, Таллина, Вильнюса, Каунаса и других западных городов были переполнены. Не сумев в суматохе первых дней войны эвакуировать заключенных, органы НКВД, явно с одобрения Берии и Сталина, отдали приказ об их расстреле. Тела убитых не успели убрать, и фашистские оккупационные власти, открыв тюрьмы, разрешили местным жителям приходить туда для опознания своих родственников и организации их похорон. Варварский расстрел заключенных, вызвавший взрыв негодования среди населения, широко использовала фашистская и националистическая пропаганда.

В конце июня 1940 года был принят Закон об уголовной ответственности за прогулы и систематические опоздания на работу. Под суд отдавали за три незначительных опоздания, за невыход на работу без уважительной причины. Все этапы и тюрьмы в конце 1940 года были забиты заключенными по этому закону, многих из них не освободили до конца, войны, хотя срок наказания давно кончился.

4

Международные отклики на репрессии 1936–1938 годов были различны, противоречивы и не составляли слишком большой проблемы для Сталина и НКВД. Несравнимые по масштабам репрессии во времена Брежнева вызывали гораздо больше беспокойства во всем мире, чем репрессии 30-х годов.

Разумеется, буржуазная печать, а также печать фашистских стран широко использовала известия о политическом терроре в СССР для антикоммунистической пропаганды. Однако никто не знал тогда о подлинном размахе террора, и основное внимание зарубежная печать сосредоточила на «открытых» политических процессах в Москве. Механизм и детали подготовки этих процессов были тогда неизвестны, однако западным наблюдателям (не говоря уже о тайных службах Запада, за агентов которых выдавались подсудимые) было нетрудно установить, что большинство показаний обвиняемых ложно. Тем не менее, сообщая о терроре в СССР, буржуазные газеты не высказывали сожаления или сочувствия его жертвам. Также и в эмигрантских газетах чувствовалось удовлетворение: коммунисты убивают в России других коммунистов.

Представители либеральной буржуазии, левой интеллигенции, социал-демократии и коммунистических партий не могла понять, что происходит в Москве. Некоторые из них продолжали верить Сталину, другие сомневались, но молчали, третьи выступали с протестами.