О Сталине с любовью

Несколько раз Сталин тоже читал мне стихи — поэму «Витязь в тигровой шкуре». Читал на русском и на грузинском. Прочтет отрывок на одном языке, затем повторит на другом. Когда Сталин читал или пел на грузинском, лицо его приобретало особое выражение. Немного торжественное, немного печальное и немного отрешенное. Он никогда не говорил, что скучает по Грузии, по родным краям, но я это чувствовала. Вспоминал про Грузию Сталин часто. Мог посмотреть в окно и сказать: «А у нас в Гори уже вишни цветут» — или еще что-то подобное. Но о тоске по родным краям впрямую не говорил, и я понимаю почему. Родиной для Сталина был весь Советский Союз. Он, должно быть, считал себя не вправе отдавать предпочтение какой-то части нашей необъятной страны, пусть даже то были и родные места. Так строго Сталин относился к себе. Разве можно было знать Сталина и не восхищаться им?

Разлука была долгой, но работа — съемки и концерты, которые мы давали по всему маршруту нашего следования, не оставляли много времени для печали («тоски-кручины», как говорит мама). За работой время пролетело быстро, но как приятна была встреча после разлуки!

— Скоро будет новая картина? — сразу же спросил меня Сталин. — Не терпится увидеть.

Сценарий я вкратце пересказала, и Сталину он понравился. Но что такое пересказ сценария в сравнении с картиной?

— Надеемся к лету успеть! — бодро сказала я, будучи в курсе планов Г.В.

— Будем ждать лета, — веско сказал Сталин.

Прозвучали эти слова как «не подведите!».

Премьера «Волги-Волги» состоялась весной 1938 года, в апреле. Мы не подвели. Мы никого никогда не подводили. Это не в наших с Г.В. привычках.

* * *

Я не злопамятна, предпочитаю помнить хорошее, а не плохое. Я — сторонница справедливости. Во всем. И знаю наверняка, что рано или поздно всем воздается по заслугам. За хорошее — добром, за плохое — наказанием, карой.

В августе 1937 года я узнала об аресте человека, некогда сильнее прочих недоброжелателей нападавшего на «Веселых ребят», я не испытала злорадства и не подумала: «Вот, поделом». Нет, я просто отметила про себя, что сколько веревочке ни виться, а конец будет всегда. Враг, притворявшийся другом, рано или поздно будет разоблачен. Когда-то мы с Г.В. недоумевали, будучи не в силах понять, почему уважаемый человек (в ту пору уважаемый), известный писатель, вдруг ополчился на нас, на нашу картину. Точнее, не на нас, а на Г.В. Меня тогда мало кто знал. Необъективность часто бывает следствием неприязни, ссоры, былых обид. Но ничего такого не было. Не было неприязни, никогда не пересекались жизненные пути… Почему же тогда понадобилось нападать, громить такую хорошую картину, как «Веселые ребята»? Да еще и с множеством обидных высказываний в адрес режиссера? В адрес Г.В., мягкого, деликатного, совершенно не склонного к конфликтам человека. Там, где другой разразится потоками брани и станет потрясать кулаками, Г.В. улыбнется и скажет: «Милочка (или «дорогой мой»), вы не совсем правы». За что можно не любить Г.В.?

Теперь стало ясно, что дело было не в Г.В. Задача врага — хаять хорошее и возносить плохое. Нападки на «Веселых ребят» были вызваны стремлением лишить советских людей этой веселой картины, хоть немного, да обеднить их духовную жизнь. Это единственное логичное объяснение. Вдруг кто-то из руководства пойдет на поводу и, не разобравшись в сути вопроса, прикажет снять картину с проката? Не раз случалось так, что не слишком дальновидные руководители шли на поводу у скрытых врагов.

Не злорадствую, не пылаю жаждой мести (вот ведь, всплыло выражение из дореволюционных мещанских пьес!). Просто понимаю причины, мотивы, которые прежде не могла понять[59].

Ноябрь 1937-го

Говорили со Сталиным о Шаляпине. Я рассказала, как он благословил меня маленькую на актерство.

— Сумел разглядеть талант! — одобрительно заметил Сталин.

Сталин хорошо относился к Шаляпину. Слышал его пение, ценил талант. Сталин считал, что в 1927 году поторопились лишить Шаляпина звания Народного артиста и советского гражданства.

— Троцкисты удружили, — с неприязнью сказал Сталин. — Шаляпин тоже наломал дров, но не таких, чтобы закрывать ему дорогу домой. Можно было объяснить, многим же объясняли. В этом и суть троцкизма, чтобы врагов представлять друзьями, а из любого оступившегося делать врага. Они и Горького хотели врагом объявить, но я вмешался и не дал этого сделать. Написал Алексею Максимовичу, пригласил его приехать, посмотреть, как мы живем. А с Шаляпиным нехорошо вышло.

В то время Шаляпин уже болел. В апреле 1938-го его не стало. Жаль его, очень жаль. И обидно за него, обидно, что он умер на чужбине, вдали от родины, вдали от тех, кто его так любил. В детстве Шаляпин казался мне сказочным богатырем. Он был таким огромным, добрым, веселым, шумным, как все богатыри. И немного наивным, в нем, взрослом, было что-то от ребенка. Этой наивностью нередко пользовались разные подлецы…

* * *