О тех, кто предал Францию

14 марта 1939 года, через 6 месяцев после Мюнхена, я встретился с генералом Гамеленом на обеде у одного из иностранных послов. Германские войска шли в это время на Прагу. Никто уже не рассчитывал, что германский разлив можно остановить дипломатическими переговорами или каким-нибудь компромиссом; это можно было сделать только силой. Я спросил Гамелена, не является ли обстановка сейчас менее благоприятной, чем до Мюнхена. «Несомненно, — ответил он и добавил: — В конечном счете мюнхенское соглашение обернулось против нас». И он начал объяснять почему. Германская армия усилилась как количественно, так и качественно. Если в 1938 году насчитывалось лишь 100 германских дивизий (причем 50 из них были недостаточно обучены и недостаточно укомплектованы опытными офицерскими кадрами), то теперь у Германии 140 дивизий. Вместо трех бронетанковых дивизий 1938 года, Германия располагает теперь пятью, и вскоре эта цифра удвоится. Три чехословацкие бронетанковые дивизии не только войдут в состав германской армии, но и снабдят ее ценными образцами вооружения.

Воздушный флот Геринга насчитывает теперь около 6 000 самолетов против 3 500 или 4 000 в прошлом году. Линия Зигфрида, состоявшая в 1938 году почти исключительно из полевых укреплений, теперь сооружена наново из бетона и стали. Германская военная промышленность работает с полной нагрузкой, тогда как французские инженеры все еще спорят о преимуществах различных моделей и ломают голову над всевозможными производственными проблемами. И, наконец, в руки немцев попала не только материальная часть 30 чехословацких дивизий и всех чехословацких укреплений, но и превосходнейшие чехословацкие заводы, которые уже начали работать для Германии.

Но несмотря на все это, несмотря на то, что, по его собственному признанию, наши силы сократились по сравнению с германскими (за исключением авиации; здесь отставание франко-британской авиации, пожалуй, уменьшилось с пропорции 1:10 до 3:10), Гамелен попрежнему был уверен в победе союзников. В июле я снова встретил его. Он все еще не потерял своей уверенности. Гамелен считал, что война начнется примерно в двадцатых числах сентября. По его предположениям, Муссолини настаивает на оттяжке до первых снегопадов, так как тогда Италии легче будет оборонять Альпы.

Мне известно, что Боннэ, подробно беседовавший с Гамеленом приблизительно за неделю до объявления войны Германии, не нашел его обескураженным. Иными словами, генерал Гамелен нисколько не был удручен потерей возможности развернуть маневренную войну против Германии на полях Восточной Европы от Балтийского моря до Карпат. Он предвидел, что польское сопротивление будет быстро сломлено и Франция не получит поддержки на от одного из восточно-европейских государств, даже находящихся под явной угрозой. Все французские расчеты были опрокинуты, но это его не пугало.

3 сентября возникла новая возможность восстановить равновесие сил. Италия объявила о своем нейтралитете. Но это был особый сорт нейтралитета — в полной гармонии с «железным пактом» 22 мая между фюрером и дуче. Это означало, что Муссолини намеревается драться на стороне Германии всеми средствами, кроме оружия, и одновременно желает пользоваться преимуществами нейтралитета. Муссолини и Гитлер обменялись телеграммами, показывающими, что именно в этом и заключается смысл занятой Италией позиции «невоюющей страны». Мы стояли перед выбором: примириться с этим трюком или же потребовать, чтобы Италия пришла к соглашению с нами.

В октябре я беседовал с лучшим французским специалистом по итальянским делам. Несмотря на «железный пакт», согласно которому война отсрочивалась на три года, и несмотря на то, как обошлись недавно с Чиано в Зальцбурге, Муссолини еще 3 сентября хотел немедленно вступить в войну. Бадолио и другие итальянские генералы старались удержать его, доказывая, что нельзя воевать без артиллерии, не говоря уже обо всем прочем. По словам моего собеседника, итальянское высшее командование не остановилось бы в тот момент перед государственным переворотом, если бы Муссолини не внял этим предостережениям. Италия испытывала недостаток в самых необходимых материалах. После сентября 1938 года в Италии едва ли был построен хоть один самолет. У Италии, в сущности, не оставалось никакого выбора. Пока Германия была занята в Польше, мы должны были просто «взять Италию за горло». Припугнув Италию, мы могли бы повернуть ход событий в обратную сторону и доказать, что мы еще в состоянии блокировать противника. Но мы упустили момент.