Агентство Гавас принесло известие, что Гитлер назначил всеобщую мобилизацию на 2 часа дня 28 сентября.
Ранним утром 28 сентября была объявлена мобилизация английского флота. Мне сообщил об этом по телефону один из высших чиновников Кэ д'Орсе.
— Значит, будет война? — спросил я.
— Похоже на это, — ответил он.
— А что думает Боннэ?
— Он настроен оптимистически. Он как раз совещается в министерстве с Франсуа Пьетри и начальником своей канцелярии Жюлем Анри.
Из этих совещаний с Пьетри — присяжным почитателем Муссолини — и Анри — присяжным поклонником Боннэ — ничего хорошего выйти не могло. Я позвонил нескольким знакомым журналистам, чтобы узнать их мнение. Результат был таков: 75 шансов против и 25 за то, что война неминуема. Я взял такси и отправился к одному из министров, находившемуся в оппозиции к Боннэ. Он все еще работал в своем кабинете. Вот что он мне сказал: «Большинство палаты за политику сопротивления. Внушительное большинство! Даладье должен будет с этим считаться». Он так верил в это большинство, что в течение получаса говорил об этом. «На сей раз, — уверял он меня, — Гитлер попал впросак».
— А возможно ли посредничество Муссолини? — спросил я.
— Лишь в том случае, если Гитлер попросит его об этом. Ни Франция, ни Англия не могут обратиться с просьбой о посредничестве к человеку, который десять дней тому назад заявил, что Италия сделала свой выбор на случай конфликта.
— Но газеты не перестают говорить об этом.
— Газетная болтовня! — ответил он тоном, не допускающим возражений.
Пока мы вели эти разговоры — ранним утром 28 сентября — телефон между Парижем, Берлином и Лондоном работал с полной нагрузкой. Боннэ передавал новые инструкции в Берлин Франсуа Понсе и в Лондон Шарлю Корбену. Первому были даны полномочия сделать Гитлеру новые, еще дальше идущие, предложения, которые фактически означали принятие годесбергских требований. Корбену же было поручено убедить англичан в необходимости начать через английского посла в Риме переговоры с Муссолини о посредничестве,
Бегство из Парижа достигло высшей точки. В общей итоге свыше двухсот пятидесяти тысяч парижан оставили столицу.
В полдень 28 сентября война казалась неизбежной...
Днем 28 сентября стало официально известно о капитуляции демократических держав. Чемберлен сообщил в палате общин, что при посредничестве Муссолини премьер-министры Англии и Франции приглашены Гитлером в Мюнхен для личного свидания.
На следующий день Даладье и Чемберлен вылетели в Мюнхен, где они встретились с Гитлером и Муссолини. Вечером был подписан мюнхенский договор, и судетские округа Чехословакии перешли к Гитлеру.
Даладье на следующий день вернулся на самолете в Париж. Передают, что он готов был повернуть обратно, когда увидел громадную толпу, собравшуюся вокруг аэродрома Де Бурже. Но тут он услышал крики: «Да здравствует Даладье! Да здравствует мир!» Он принял диктаторскую позу, вышел из самолета и важно проследовал с Жоржем Боннэ к ожидавшей их машине. Когда машина ехала по городу к военному министерству, Даладье встал, приняв позу а 1а Гитлер. Боннэ, сидевший с ним рядом, смотрел на ликующую толпу, и на его тонких губах блуждала усмешка.
Другой анекдот, распространившийся немного позже, идет из английского министерства иностранных дел: Даладье якобы держался в Мюнхене очень хорошо — до обеда, но затем он нагрузился и, вернувшись в зал заседаний, не мог уже проявлять даже видимости сопротивления.
Роль, которую сыграл Даладье в этот последний месяц, приведший к Мюнхену, оценивалась различно. Некоторые изображали его в виде горячего патриота, который после жестокой внутренней борьбы, наконец, согласился на мюнхенский пакт ради Франции. Но истина заключается в том, что в самые критические моменты Даладье целиком поддерживал тактику Боннэ. Он ни разу не опроверг лживую информацию своего министра иностранных дел, приведшую к таким катастрофическим последствиям.
Когда Боннэ по своему «резюме» знакомил членов кабинета с меморандумом Гамелена, никто не мог с большим правом, чем министр национальной обороны Даладье, заставить его замолчать, никто лучше его не мог сказать кабинету всю правду. Даладье знал, что генеральный штаб пришел к выводам, совершенно обратным тем, которые излагал Боннэ. Он знал, что Гамелен подчеркивал следующие факты:
1. Глава германского генерального штаба, генерал Бек, 3 сентября отказался от занимаемой им должности, ибо «не желал вести армию к катастрофе».
2. Германская «Западная стена» далеко не закончена, и, согласно сообщению французского военного атташе в Берлине, «ее так же легко прогрызть, как кусок сыра».
3. Германская армия еще ни в какой мере не готова, и ей потребуется не меньше года самых напряженных усилий, прежде чем она решится начать войну.
4. Оценка, данная Красной Армии французским генеральным штабом, резко расходилась с той оценкой, которой оперировал Боннэ; штаб считал русские танки и самолеты равными германским.