«О текущем моменте», № 9 (57), 2006 г.

Этот вопрос волнует меня, Святой Отец, потому что они никогда не просили у меня прощения за преступления, совершённые сарацинами в XVII и XVIII веках на побережьях Тосканы и Тирренского моря. Я имею в виду, когда они похищали моих предков и, заковав им цепями руки, ноги и шеи, везли в Алжир, Тунис, Танжер, Константинополь и продавали их на базаре. Они держали их в рабстве всю оставшуюся жизнь, запирали молодых женщин в гаремах, наказывали их за попытки сбежать, перерезая им горло: помните? Конечно, вы помните. Общество освобождения белых рабов, которых они держали в Алжире, в Тунисе, Марокко, в Турции и т.д., было основано итальянскими монахами, не так ли? Именно Католическая церковь вела переговоры об освобождении тех, у кого были деньги на выплату выкупа, да?[12]”

В этих словах Ориана Фаллачи, называвшая себя неверующей, оказывается куда большей наследницей христианской цивилизации, чем сам Иоанн Павел II, который так часто от этой цивилизации отрекался.

Христианство, конечно, религия веротерпимости, что было подчёркнуто, в частности, в последующих заявлениях Бенедикта XVI. Христианин не может не испытывать уважения к сознательной глубокой религиозности иноверного человека. Египетский крестьянин или индонезийский рыбак, малазийская девочка или умудренная опытом мать семейства в Марокко, естественно, вызывают в нас больше приязни и уважения, чем разнузданные и обколотые наркотиками соотечественники в Москве или во Владивостоке или чем истаскавшийся в словоблудии журналист либерального издания, неважно, в Лондоне или Санкт-Петербурге. Но это уважение к религиозности и естественное признание того, что ислам есть монотеистическая религия (в этом смысле более близкая христианству, чем язычество) не предполагает никак того второго шага — религиозной индифферентности, согласия с дурным секулярно-либеральным тезисом о равенстве всех религий. Перед законом они равны. Но христианин, если он хочет таковым остаться, никогда не скажет, что все религии равны и что все пророки истинны, что у каждого своя правда. Правда — одна, и мы знаем, Кто — эта правда: Тот, кто сказал “Я есмь Путь, Истина и Жизнь”»

.

Это — типичное лаодикийское самодовольство [13]. Так ссылается на Христа представитель церкви, в символе веры которой нет ни единой фразы, выражающей мысли самого Христа; ссылается на Христа, забыв о его же словах, более или менее достоверно запечатлённых в каноне Нового Завета:

«21. Не всякий, говорящий Мне: “Господи! Господи!”, войдёт в Царство Небесное [14], но исполняющий волю Отца Моего Небесного.

22. Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! не от Твоего ли имени мы пророчествовали? и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?

23. И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Матфей, гл. 7).

Люди в большинстве своём предпочитают хранить верность исторически сложившейся традиции вероисповедания, в которой они выросли, или которая стала традиционной для их этнической культуры в прошлом, отказываясь задумываться о том, истинна ли эта традиция? чиста ли она в смысле верности исходным Откровениям, либо в неё привнесены искажения и подлоги, возведённые в последствии в ранг истины?

К возвращению на этот самоубийственно-тупиковый путь подталкивает и епископ Ставропольский и Владикавказский Феофан. В материалах цитированной выше его пресс-конференции есть такой фрагмент:

«Зелимхан Яхиханов (газета “Молодёжная Смена”, Чеченская Республика): В последнее время верующие — как православные, так и мусульмане — понемногу отходят от традиционных религиозных канонов. Это неизбежное следствие меняющегося мира. На Ваш взгляд, от чего действительно нужно отказаться, а что нужно сохранить из того, что нам диктует религия? И как эти процессы протекают в реальности?