О теле души

Он летел по незнакомому миру, который узнавался с каждой минутой, как переводная картинка, сверкающая под слоем разбухшей никчемной бумаги. Нет, мир этот не был незнакомым. Мы все тут бывали, бывали… Он отдался целиком и движению, и мелодии, и ускользающей мысли. Она его куда-то звала, эта невысказанная мысль. И он поплыл туда, куда она его направляла. И не было никакого «сначала» и «потом» – все было одновременно, и во всей полноте. А, это время закончилось, – догадался он.

Коган уже много лет спал не в спальне, с женой, а стелил себе в кабинете, на узкой тахте. Вечером он долго читал, потом написал письмо сыну, помешавшемуся на каких-то каббалистических книгах. Сын проживал в маленьком городке Бней-Брак под Тель-Авивом, и старый Коган все пытался наладить с ним хоть видимость контакта. Потом написал письмо дочери, профессору американского университета. Она занималась современной психологией. Изредка она присылала ему ссылки на свои работы, и он с отвращением читал ее статьи, которые вызывали у него то же самое чувство протеста, что и размышления его сына… Вспоминал о сегодняшней аутопсии. Эти загадочные мешки в разрезах за лопатками были необъяснимы, раздражали своей необъяснимостью и вообще не лезли в ворота его строгого и точного знания. Он посмотрел на часы – был уже третий час. Пошел в ванную, вынул вставную челюсть, положил в стакан с водой, прополоскал рот, помочился с некоторым трудом. Лег и быстро заснул. Но вскоре проснулся. Перед ним стояла смутная светлая фигура, неузнаваемо знакомая. Коган сделал движение навстречу, привстал на кровати. Точно, точно, это был сегодняшний покойник. Никаких слов не было произнесено. Только звучала тихо, как будто от соседей, бедная светлая музыка. Флейта. Пришедший приглашал за ним последовать. И Коган последовал. Все происходящее не имело ни малейшего оттенка мистики. Убедительная реальность…

Утром жена дважды позвала его к завтраку, он не шел. Она вошла в кабинет. Мертвый Коган лежал под клетчатым пледом и улыбался.

Серпантин

Памяти Кати Гениевой

Надежда Георгиевна была библиографом еще с древних докомпьютерных времен. Когда в жизни ее поколения появился компьютер, она первой изумилась ловкости нового приспособления и до глубины души прочувствовала, что мир изменился грандиозно и необратимо. И первой во всей огромной библиотеке освоила все новые премудрости.

Библиотечные работники, окруженные ветхими книгами и устаревшими новостями, – народ консервативный по своей охранительной природе, противящийся любым, даже самым незначительным новациям вроде переноски каталожного ящика из одного угла подсобного помещения в другой. Тогда, в начале компьютерной эпохи, возник глубокий водораздел, который одни люди перешагивали – кто легко, кто с великим трудом, – а другие признавали, что навсегда останутся в том мире, где библиографические карточки, исписанные аккуратным почерком, надежно нанизаны на металлический прут. Там ведь было все что надо: название книги, фамилия автора, выходные данные…

Надежда Георгиевна, далеко не самая молодая из работников библиотеки, совершенно безболезненно перескочила в новое тысячелетие. Ни дочка Лида, ни сын Миша такой прыти не проявили. Но она никого особенно не удивила своими достижениями, потому что все окружающие знали, что память у нее безразмерная, а мощность характера паровозная.

С предчувствием грядущего успеха Надежда Георгиевна начала полное переоборудование библиотеки на новый лад. Все старейшие сотрудники от чувства профессиональной неполноценности быстренько вышли на пенсию, а новые девочки, пришедшие на их место после библиотечного техникума, а то и института, были козы козами, и Надежда Георгиевна почти подпольно создала команду и начала учить небезнадежных и дерзких новой компьютерной науке.

Некоторые все понимали сходу, в одно касание, а кто не мог, менял профессию. Кстати, часто на гораздо более выгодную в материальном отношении. Всем известно, что в библиотеках, хоть в вавилонской, хоть в александрийской, во все времена работала особая порода людей – верующих в книгу, как другие в Господа Бога.

Надежда Георгиевна, перешагнувшая уже пенсионный возраст, происходила из этой породы книгопоклонников и службу оставлять не думала. Во-первых, во-вторых и в-третьих… Все эти многочисленные доводы представляла дочь Лида, которая зашивалась со своей поздно рожденной двойней и мечтала съехаться с матерью, чтобы та нянчила внуков… Но Надежда Георгиевна и мысли такой не допускала: детки, как известно, и сами собой растут, а книжное дело требует попечения, особенно в этот переломный для жизни библиотек период.