О том, чего не было (сборник)

– Не знаешь, – с мрачным удовлетворением сказал капитан. – А кирпичи бы потаскала, так знала б…

Я повернулась и пошла. Все было ясно и необратимо.

Голубоглазый милиционер стоял на своем посту и улыбался мне оттуда широко и доверчиво. Я хотела свернуть в круглый зал к Карпухину, поскольку я была внутри главного корпуса, но милиционер указал мне на выход. Находиться в главном корпусе без пропуска не разрешалось никому, даже установленной личности.

Я вышла на улицу и увидела режиссера программы Карпухина.

Отношения у меня с ним четкие и размытые одновременно. Два месяца назад, когда я только поступила на работу, Карпухин попросил меня съездить к автору, которому было заказано шесть серий детектива. На работу автор не выходил, а дома телефона у него не было.

Жил этот человек за городом, час сорок в один конец на электричке. По-моему, это была уже не Московская область, а Калининская или Великолукская.

Стояла оттепель, что-то среднее между осенью и зимой. Я шла по долинам и холмам, проваливаясь в грязь до половины земного шара. Стучалась в незнакомые дворы.

Наконец я нашла нужный дом, но меня не впустили даже за ворота.

– Он на работе, – сказала жена, приотворив калитку, и грустно добавила: – Он так плохо себя чувствует…

Из дома вышел и остановился мальчик лет пятнадцати, смуглый и румяный, как абрикос.

Я им верила и не верила. Верила в их доброе существо, но была убеждена, что автор скрывается в доме. Необходимо было прорваться через двойной заслон, извлечь автора и выполнить боевое задание Карпухина. От абстрактного мышления я перешла к практике и, потеснив жену, устремилась во двор. В этот же самый момент из-за дровяного сарая выскочила собака величиной с теленка, взгромоздила свои лапы на мои плечи, меланхолически засматривала мне в лицо своими грустными правильнокоричневыми глазами.

Парализованная ужасом, я молчала какое-то мгновение, потом завизжала высоким тремоло, как целый оркестр народных инструментов. Но автор и тут не выскочил из дома и не бросился мне на помощь.

Красивый мальчик отогнал от меня собаку, однако не упрекал ее. Собака была совершенно ни при чем, она просто выполняла свои собачьи обязанности, не пускала посторонних в дом.

Я вернулась в Москву и прямо с вокзала, нашарив в кармане двухкопеечную монету, стала звонить Карпухину, чтобы отчитаться о проделанной работе.

– Все в порядке, – сказал Карпухин, заслышав мой голос. – Автор уже вышел на работу, просто я не знал.

Я молчала.

Карпухин подождал немного, потом спросил:

– Все? – За его голосом разносились другие голоса, наверное, у него в доме сидели гости или был включен телевизор.

– Все, – сказала я.

А что еще? Я зря съездила. Но в искусстве часто что-то делается зря. Меня испугала собака… Но Карпухин не уполномочивал меня без разрешения врываться в чужой двор.

Интересно, зачем он вызывает меня сегодня? Может, хочет послать к этому же автору, поскольку я знаю дорогу, а может, хочет сказать мне: «Я тогда зря вас прогонял и даже не попросил прощения. Простите, Лена, я – старая неинтеллигентная свинья!»

И я прощу ему все на десять лет вперед и, освещенная сильным и ровным светом прощения, засвечусь вся изнутри, как подсвеченная хрустальная ваза в витрине магазина «Стекло. Хрусталь».

Карпухин стоял возле машины и разговаривал с дикторшей. Карпухин и дикторша были в одинаковых дубленках и одинакового примерно роста – метр восемьдесят сантиметров.

Если бы я вышла из барака на двадцать минут позже, то застала бы Карпухина здесь, на этом месте. Мне не пришлось бы его разыскивать, и ничего бы не случилось.

– Здравствуйте, – поздоровалась я. – Вы меня вызывали?

Карпухин отвлекся от дикторши и посмотрел на меня сверху вниз, а я на него снизу вверх. Он стоял – нервный и талантливый, но не Пушкин.

– Вас? – Карпухин попытался сосредоточиться, совместить свои планы с моим образом. – Да! Я хотел попросить вас съездить к профессору Семеновой по поводу дискуссионного клуба.

– А сама она не может приехать? – резонно поинтересовалась я.

– Не может. Она сломала ногу… или руку. – Карпухин не помнил, что сломала Семенова. – Я должен был сам к ней подъехать, но у меня не получается. Я созвонился с ней, она вас ждет.

– Ну, я пошла, – сказала дикторша и действительно пошла.

– Я вас подвезу! – Карпухин устремился за ней следом, а я осталась стоять, красивая несовременной красотой.

Семенова жила в самом центре. Ее дом был когда-то пятиэтажным, потом сверху пристроили два этажа. Семенова жила на шестом.

Мне отворила высокомерная старуха, но не Семенова, а, видимо, домработница. Семенова стояла здесь же в прихожей и ругала кого-то по телефону мужским голосом. Правая рука у нее была в гипсе. Увидев меня, Семенова положила трубку и спросила:

– Вы из поликлиники?

– Нет, – сказала я.

– А… вы к Феликсу. Идите прямо в ту дверь.

Я опустила это приглашение, осталась стоять на месте.

– Феликс! – закричала Семенова. – К тебе пришли. Что за хамство! И откуда это у тебя? К нему пришел человек, а он держит его на лестнице!