О трагическом чувстве жизни

Что такое религия? В чем состоит ее отличие от религиозности и как они соотносятся между собой? Каждый определяет религию в соответствии с тем, как он чувствует ее в своей собственной душе, а не согласно тому, как он изучает ее в других людях, и мы не можем определить, что такое религия, если так или иначе ее не почувствуем. По словам Тацита (Hist., V, 4), иудеи «считают богопротивным все, что мы, римляне, признаем священным, и, наоборот, все, что у нас запрещено как преступное и безнравственное, у них разрешено», profana illic omnia quae apud nos sacra, rursum conversa apud illos quae nobis incesta. Вот почему он, римлянин, называет иудеев (V,13) народом, погрязшим в суевериях, но не знающим религии: gens superstitioni obnoxia, religionibus adversa, вот почему останавливаясь на христианстве, с которым он был очень плохо знаком и едва ли отличал от иудаизма, он называет его зловредным суеверием, existialis superstitio, возникшим вследствие ненависти к роду людскому, odium generis humani (Ab. excessu Aug., XV, 44). Так думал Тацит и многие другие. Но где проходит граница между религией и суеверием? Или где кончается религия и начинается суеверие? В чем критерий, позволяющий их различать?

Нам следовало бы бегло, пусть даже поверхностно, просмотреть основные определения религии, соответствующие чувству каждого из тех, кто эти определения сформулировал. Религия скорее описывается, чем определяется, и скорее чувствуется, чем описывается. Но если какое-то из этих определений в последнее время возымело значительный успех, то это определение Шлейермахера, согласно которому религия это естественное чувство зависимости от чего-то стоящего над нами и желание вступить в контакт с этой таинственной силой. Недурно и определение У.Германа (из уже цитировавшегося произведения), согласно которому религиозная жажда человека есть желание обрести истину своего человеческого существования. И чтобы закончить с чужими свидетельствами, я процитирую трезвое и проницательное определение Курно: «Религиозные явления суть необходимые следствия склонности человека к вере в существование невидимого, сверхъестественного и лучшего мира, склонности, которая могла восприниматься то как воспоминание предшествующего состояния, как предчувствие того, что уготовано нам в будущем» (Trait de l'enchainement des idees fondamentales dans les sciences et dans l'histoire, §396). Вот мы и пришли к тому, что уготовано Нам в будущем, к вечной жизни, иначе говоря, мы пришли к Человеческой цели Вселенной, то есть к Богу. Сюда ведут все религиозные дороги, ибо это и есть сущность всякой религии.

Религия, начиная с религии дикаря, который персонифицирует в фетише всю Вселенную, в действительности вытекает из жизненной необходимости придать человеческую цель Вселенной, Богу, а А для этого необходимо приписать Богу самосознание и сознание своей цели. И можно сказать, что религия это не что иное, как единение с Богом, если воспринимать Бога так, как воспринимает Его каждый из нас Бог придает жизни трансцендентные смысл и цель; но Он делает это таким образом, что эти смысл и цель значимы для каждого из нас, верующих в Него. Таким образом Бог существует для человека, так же как человек существует для Бога, ибо из любви к человеку Он явился человеку, стал человеком, вочеловечился.

Эта религиозная жажда единения с Богом имеет свою цель не в науке и не в искусстве, но в самой жизни. «Кто владеет наукой и искусством, у того уже тем самым есть религия; а кто не владеет ни тем ни другим, у того пусть будет хотя бы религия», - говорил во время одного из своих весьма частых приступов язычества Гете. А впрочем, говорил ли это действительно он, Гете...

Желать соединиться с Богом это не значит желать потеряться и раствориться в Нем; ибо потеряться и раствориться это значит уничтожиться, погрузившись в нирвану, в этот сон без сновидений; наше желание соединиться с Богом означает скорее желание овладеть Богом, нежели желание, чтобы Бог овладел нами. Когда, имея в ввиду человеческую невозможность богатому войти в Царство Небесное, ученики спросили Иисуса, кто же спасется, а учитель ответил им, что человекам это невозможно, Богу же все возможно. Петр сказал Ему: «Вот мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет нам?». И ему в ответ Иисус сказал не о том, что они должны будут погрузиться в Отца, а о том, что сядут они на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых (Матф. XIX, 23-26).