О трагическом чувстве жизни

В другом месте он говорит о «простодушных людях, которые верят, не рассуждая об этом», и прибавляет к этому, что «Бог одарил их любовью к Богу и ненавистью к самим себе, склонил их сердца к вере», и, продолжает он, «никогда бы не достигнуть мне столь выгодной для меня веры и религиозности, если бы Бог не склонил к ней мое сердце» (284). Выгодная вера! Опять-таки пробабилизм и пари! Выгодная! «О если бы разум был разумен...» (73), - пишет он в другом месте, и у него были на то основания. И вот, этот несчастный математик, этот «мыслящий тростник», этот несчастный Блез Паскаль, которого Иисус окропил своею кровью, мысля и агонизируя в его душе (Le Mystere de Jesus{383}, 553), искал выгодной веры, которая спасла бы его от его собственного разума. Он искал ее в смирении и в привычке разума повиноваться. «Это приведет вас к тому, что вы невольно уверуете и поглупеете (abetira). - Но этого-то я и боюсь. - А чего тут бояться? Что вы теряете?» (233). Что вы теряете? Это аргумент утилитаристский, пробабилистский, иезуитский, иррационалистический. Исчисление вероятностей - это не что иное, как рационализация слепого случая, то есть рационализация иррационального.

Верил ли Паскаль? Скорее, хотел верить. А воля к вере, will to believe, как сказал Уильям Джемс, еще один пробабилисг, - это вера, единственно возможная для человека, имеющего познания в области математики, ясный ум и чувство объективности.

Паскаль отвергал аристотелевские рациональные доказательства существования Бога (242), отмечая при этом, что «даже канонический автор использовал природу для обоснования бытия Бога (243); что же касается тех путей к вере, каковыми он считал разум, привычку и вдохновение (245), то достаточно прочесть его Мысли без всяких предубеждений, чтобы прийти к выводу, что сам Паскаль не верил разумом, что он, даже если и хотел этого, так и не сумел уверовать разумом и никогда не был убежден в том, в чем старался себя убедить. В этом и заключалась его духовная трагедия, и он искал спасения в скептицизме, к которому устремлялся вопреки своему собственному внутреннему догматизму, от которого сам же и страдал.

В каноническом праве Ватиканского Собора первый же текст, который был догматически провозглашен непогрешимым, предает анафеме тех, кто отрицает возможность рационального и научного доказательства существования Бога, даже в том случае, если тот, кто отрицает такую возможность, верит в Бога . Не бьет ли эта анафема по Паскалю? Можно сказать, что Паскаль, как и многие другие, верил не в то, что Бог существует вовне (ex-siste), а скорее в то, что Бог существует внутри (in-siste), и искал Его в своем сердце, ибо не нуждался в Боге ни для своих опытов с пустотой, ни для других своих научных исследований, но нуждался в Нем, чтобы не чувствовать из-за Его отсутствия полного своего обращения в ничто.

Духовная жизнь Паскаля предстает перед нами как трагедия, трагедия, которую можно было бы выразить словами Евангелия: «Верую, Господи! помоги моему неверию» (Марк, IX, 24). Очевидно, что это не есть собственно вера, а скорее лишь желание верить.

Истина, которую открывает нам Паскаль, говоря о познании сердца, не есть истина рациональная, объективная, она не есть реальность, и он это прекрасно понимал. Все свои усилия он направлял на то, чтобы по ту сторону природного мира, над ним, создать иной мир, мир сверх-природный. Но был ли он убежден в объективной реальности этой сверх-природы? Убежден - едва ли; убеждал себя - пожалуй. И проповедовал эту истину, обращаясь к себе самому.

В чем же разница между этой его позицией и позицией пирронистов{384}, тех самых пирронистов, с которыми он так ожесточенно сражался, и именно по той причине, что сам чувствовал в себе пирронисга? Разница есть, и состоит она в том, что Паскаль не мог смириться с сомнением, не уступал отрицанию, scepsis, разница в том, что он нуждался в догме, и искал ее, и желал поглупеть. И логика его была не диалектической, а полемической. Он не стремился к синтезу тезиса и антитезиса; как и Прудон, который тоже был паскалианцем в своем роде, он пребывал в противоречии. «В сражении нас привлекает само сражение, а не его победоносный исход» (135). Он боялся победы, которая могла оказаться победой его разума над его верой. «Самая жестокая борьба, какую Бог мог бы послать людям в этой жизни, была бы тогда, если бы Он оставил их без этой борьбы, которую принес с Собой» (498). Паскаль боялся мира. И не без оснований! Он боялся встретиться лицом к лицу с природой, то есть с разумом.

Но возможна ли в человеке, человеке, для которого имеют значение факт и право, в существе разумном и сознающем свою разумность, вера, допускающая возможность рационального доказательства существования Бога? Возможна ли для него третья ступень послушания по Лойоле? На этот вопрос можно ответить так: нет, без благодати невозможна. А что такое благодать? Вот вам еще одна лазейка для трагедии.