О царствовании Юстиниана

13. Когда они это кричали, Нарзес сказал: «Разве не вы были причиной их гибели? Жертвуя и продавая их, вы и сами о себе не позаботились разумно, дав клятву и затем позорно нарушив договор. Но однако и теперь, если вы желаете вернуться к благоразумию и подтвердить самим делом договор, то не получите никакого вреда. Ибо и заложники ваши оживут, и мы не причиним никакого ущерба вашему городу, а если откажетесь, то вам нужно будет оплакивать не только их, но и самих себя, и позаботиться, чтобы и вы сами не потерпели того же». Когда лукканцы услышали это, то решили, что он обманывает их и морочит воскрешением мертвых. И, конечно, слова его были обманом, но не в том, в чем они его подразумевали. Тем не менее немедленно снова обещали и клялись, что они сдадутся и предадут свой город на волю Нарзеса, если увидят заложников живыми. Так как им казалось невероятным воскресение мертвых, то они считали, что этим наилучшим образом снимут с себя обвинение в преступлении и сделают свое дело правым. Тогда Нарзес немедленно приказал тем встать и выставил для обозрения горожанам здоровых и невредимых. Они, увидев их, естественно были поражены неожиданностью зрелища, но даже и теперь не все считали нужным выполнить договор. Немало было и отказывающихся. Ибо после того, как увидели своих уцелевшими и здоровыми, то от скорби и горя, как свойственно толпе, быстро перешли к бодрой надежде, вернулись к прежнему и победило вероломство. Когда они охвачены были этим безумством, стратиг Нарзес, отличаясь большим благоразумием, тотчас отпустил заложников и отослал их к своим, не получив никакого выкупа и не истребовав никаких обязательств с города. Когда лукканцы удивлялись и недоумевали, зачем он это сделал, он сказал: «Не свойственно мне заниматься шутовством и обольщаться пустыми надеждами. Я уверен, что и без них, если вы немедленно не сдадитесь, сумею покарать вас этим». Говоря это, он показывал меч. Итак, отпущенные и возвращенные своим согражданам заложники, смешавшись с толпами людей, превозносили Нарзеса высшими похвалами и восхваляли гуманность, с которой были приняты. Везде они рассказывали, насколько он кроток и как величие свое умеряет справедливостью. Эти речи в короткий срок должны были сделать дольше, чем оружие, заставить замолчать желающих продолжения вражды и весьма многих колеблющихся побудить предпочесть римлян [варварам].

14. Когда Нарзес еще был занят осадой, войска римлян, посланные в Эмилию, были расстроены одним событием и, естественно, впали в сильное малодушие. Когда они пришли туда, куда были посланы, вначале во всем действовали благоразумно и упорядоченно и если шли для разграбления какого-нибудь враждебного селения или местности, то выступали прекрасно организованным строем и не проникали в набегах дальше, чем следовало. Возвращались они не беспорядочно, а в порядке. Арьергард оставался на должном месте. Войско выстраивалось четырехугольником. Вся добыча ставилась в середину для наилучшей охраны. Так они вначале опустошали неприятельскую местность. Но затем все стало наоборот и пошло к худшему. Фулкарис, вождь герулов, был, конечно, храбр и не привык бояться врагов, но вместе с тем дерзок и беспорядочен и совершенно не усвоил должным образом своих обязанностей. Он считал, что обязанность стратига и вождя не устраивать боевой порядок и руководить им, а самому в сражении отличаться, опережать других, с жаром нападать на врага и сражаться с врагом в рукопашную. Это он считал для себя похвалой и этим гордился. А затем, впадая в большее безрассудство, совершил набег на город Парму (ибо Парма была уже занята неприятелем). Ему следовало сначала выслать разведчиков, чтобы они заботливо разузнали замыслы врагов, а затем после разведки в порядке вести войско. Он же быстро двигался, полагаясь только на скорость и безрассудный натиск, ведя в беспорядке войско герулов и римские полки, какие следовали за ним, не подозревая никакой беды. Когда об этом узнал Бутилин, вождь франков, он спрятал отряд наиболее сильных и храбрых воинов в амфитеатре, построенном недалеко от города (он был предназначен для тех, кто в присутствии народа сражался со зверями) и, искусно приготовив сильнейшую засаду, наблюдал и выжидал благоприятный случай. Когда Фулкарис и герулы уже проникли в место расположения врагов, тогда по данному сигналу франки вырвались и яростно набросились на идущих беспорядочно и беззаботно и всех встречных, подавленных внезапностью и неожиданностью, почти что окруженных, без разбора избивали мечами. Большинство, с трудом уяснив, в какую беду попало, искало недостойного и позорного спасения. Показав спины врагам, они бежали стремглав, забыв о всякой доблести и постоянной привычке к опасностям.