О Вечном…

Волнением весь расцвеченный,

мальчик принес весть благую.

О том, что пойдут все на гору.

О сдвиге народа велели сказать.

Добрая весть, но, мой милый

маленький вестник, скорей

слово одно замени.

Когда ты дальше пойдешь,

ты назовешь твою светлую

новость не сдвигом,

но скажешь ты:

"Подвиг!"

1942 г.

Чайка

"И на завтра не надейся".

И все-таки верится и мечтается, и мечты останутся в вечной энергии. Здесь-то все изменится. От изображений самых прочных останутся осколки. Никто не представит себе, частью чего были неясные обломки. Но там, в высшем измерении, все останется нетленно.

Чайки надежды летят перед ладьями искателей. "Чай, чай, примечай, куда чайки летят". Примечает народ полет чаек, полет надежд, чаяний. И почему не надеяться на завтра, на багряный восход, на красоту благодатную?! Полетят чайки прекрасные, и нет такого труда, впереди которого не могла бы лететь чайка.

Не одни же буревестники черкают перед кораблем. Много светлее их чайка, быстрая, путеводная. И на Волге, и на поморье, и на далеких океанах впереди вились чайки. Не остывали надежды-чаяния. От самых первых дней работы в мастерской реяло на проволоке чучело чайки. Хоть чучело, а все-таки мечта несломимого чаяния.

Неужели все бывшие битвы не сломили? Нет, не сломили. Вот же нисколько не сломили. Елена Ивановна, увидав "Мстислава Удалого и Редедю" и "Пересвета с Челубеем"[222], воскликнула: "Должно быть, ужасная война, если даже самый мирный человек изображает смертные поединки". Хочется оставить памятки народу русскому о всех мономахах, о великих поединках за славу русской земли. Может быть, друг мозаичист каменно сложит эти памятки, молодежь еще раз вспомнит, о чем всегда нужно держать в сердце. Полетите, светлые чайки, к русскому народу.

Лоренцо Великолепный[223] пел: "И на завтра не надейся!" Так пели останки, осколки. Но в грозе и в молнии народы живут лишь надеждою на завтра, на великий день умиротворения и достижений. "Мир — всему живущему", — заповедал, кто мыслил о завтрашнем восходе. Чайки не летели перед Великолепным, и он не вверял себя кораблю. А вот новгородские ушкуйники[224] слагали песни о надеждах.

Там — конец, а наш путь — к началу. В вечном совершенствовании, в трудовом преуспеянии и в радостном познавании будем любоваться чайками-чаяниями. Будем любить чаек путеводных.

1942 г.

Напутствие

"Все вижу и слышу: страдания твои велики. С такою нежною душою терпеть такие грубые обвинения; с такими возвышенными чувствами жить посреди таких грубых, неуклюжих людей, каковы жители пошлого городка, в котором ты поселился, которых уже одно бесчувственное, топорное прикосновение в силах разбить, даже без их ведома, лучшую драгоценность сердечную, медвежьею лапою ударить по тончайшим струнам душевным, — данным на то, чтобы выпеть небесные звуки, — расстроить и разорвать презрение от презренных — все это тяжело, знаю. Твои страдания телесные тяжелы не меньше. Твои нервические недуги, твоя тоска, которою ты одержим теперь, — все это тяжело, тяжело, и ничего больше не могу сказать тебе, как только: тяжело! Но вот тебе утешение. Это еще начало; оскорблений тебе будет еще больше: предстанут тебе еще сильнейшие борьбы с подлецами всех сортов и бесстыднейшими людьми, для которых ничего нет святого, которые не только в силах произвести то гнусное дело, о котором ты пишешь (т. е. подписаться под чужую руку), — дерзнуть взвести такое ужасное преступление на невинную душу, видеть своими глазами кару, постигшую оклеветанного, и не содрогнуться, — не только подобное гнусное дело, но еще в несколько раз гнуснейшие, о которых один рассказ может лишить навеки сна человека сердобольного. (О лучше бы вовсе не родиться этим людям! Весь сонм небесных сил содрогнется от ужаса загробного наказания, их ждущего, от которого никто уж их не избавит.) Встретятся тебе бесчисленные новые поражения, неожиданные вовсе. На твоем, почти беззащитном, поприще все может случиться. Твои нервические припадки и недуги будут также еще сильнее, тоска будет убийственнее и печали будут сокрушительнее. Но вспомни: призваны в мир мы вовсе не для праздников и пирований — на битву мы сюда призваны; праздновать же победу будем ТАМ. А потому мы ни на миг не должны позабыть, что вышли на битву, и нечего тут выбирать, где поменьше опасностей: как добрый воин, должен бросаться из нас всяк туда, где пожарче битва. Всех нас озирает свыше небесный Полководец, и ни малейшее его дело не ускользает от Его взора. Не уклоняйся же от поля сражения, а выступивши на сражение, не ищи неприятеля бессильного, но сильного. За сражение с небольшим горем и мелкими бедами не много получишь славы. Вперед же, прекрасный мой воин! С Богом, добрый товарищ! С Богом, прекрасный друг мой!" (1846 г.).