О верности крыс

— Если бы это потом как-то случайно выяснилось, — негромко сказал Хриссэ, странно кривя губы, — ты бы меня просто убила бы без разговоров, так же?

Кхад молчала.

— Я могу другим именем назваться, чужим. Просто так проще, и подделывать ничего не надо.

Он снова не дождался ответа и продолжил:

— Хочешь, присягу прямо сейчас принесу?

— Ха!

Хриссэ пожал плечами и замолчал. Поменял позу так, чтобы в случае чего удобно было вскочить. Кошка и Лорд тоже. Кошка посмотрела бы — в случае чего — с лёгким сожалением, а Лорд как был всегда пасмурней зимнего неба, так и сейчас оставался.

Кхад какое-то время смотрела в стену, потом повернулась к Хриссэ и нехорошо улыбнулась.

— Я могу залезть к тебе в голову, — сказала она. — И проверить, насколько ты не врёшь. Если не будешь дёргаться, я узнаю всё про тебя.

— Как это — "всё"?

— Так это — "всё", — отрезала Кхад. Очевидно, ей самой идея очень нравилась.

— А если буду дёргаться — не всё узнаешь?

— А если будешь дёргаться — убью.

Хриссэ хмыкнул, окинул взглядом помещение и собравшихся.

— Ладно, — ещё раз хмыкнул он. — Не буду дёргаться. Не люблю, когда меня убивают.

Кхад кивнула и скомандовала его держать. На Кошкин вопрос "зачем" ответила, что пыльник будет вырываться и убегать.

Она, строго говоря, почти блефовала. В частности, насчёт узнать "всё". Кхад вообще не знала, возможно ли такое. Пару раз у неё получалось услышать чужие мысли: те, которые лежали на поверхности, которые человек думал в тот момент. И ещё она примерно представляла, как можно вломиться глубже. Без Олинды — медальона — этого наверняка бы не получилось. Впрочем, никто из кхади этого не знал.

Она подошла ближе и задумчиво посмотрела на сидящего Хриссэ сверху вниз.

— Хотя нет, — сказала она, — держать необязательно. Сделаем проще.

И аккуратно ударила его рукоятью ножа в висок.

Когда Хриссэ открыл глаза, вокруг так же была комната Кхадеры, но потускневшая: день шёл к закату, и солнце в окно уже не светило. Самочувствие было…

— Как будто меня каретой переехали, — задумчиво сказал потолку Хриссэ. Прислушался к ощущениям и уточнил: — Несколько раз.

Справа послышался сочувственный хохот. Хриссэ повернул голову на звук, чтобы оборвать веселье возмущённым взглядом, но Кошка ничуть не прониклась. Как ржала, сидя на полу скрестив ноги, так и продолжила.

— Свинья ты, а не кошка, — веско заключил Хриссэ, садясь.

— От козла слышу! — жизнерадостно откликнулась она. Потом покачала головой: — Нет, я догадывалась, что ты из Сойге, но чтобы настолько!..

Хриссэ сморщился, потрогал висок и спросил:

— И всё-таки, что тут было, пока меня не было? Она по мне лошадей гоняла?

— Да нет, — пожала плечами Кошка. — Смотрела просто.

— И что теперь?

— Теперь по-прежнему пятнадцатый день четвёртой луны 2273, - живо ответила Кошка. Хриссэ, снова трогая висок, укоризненно посмотрел на неё. Кошка сжалилась. — Ты пойдёшь к ол Жернайре. Получится очень красивый скандал с твоим возвращением, всё внимание света будет твоё. Так что Лорд совершенно спокойно устроится в гвардию под именем ол Нюрио. А я пока останусь Вейсой.

— А потом как быть? Тебе же всё равно надо будет выходить в свет.

— А потом мы ол Баррейю возьмём за глотку. У него, вон, сын есть. Очень удачно, что его не убили. Да, кстати: Кхад сказала, чтобы ты нашим никому не говорил, что ты настоящий ол Каехо. А она сегодня за ужином младшим в общих чертах всё расскажет.

Хриссэ потянулся, покрутил головой и встал.

— Кстати об ужине. Как насчёт пожрать?

— Как можно, лорд герцог! — возмутилась Кошка. — Как вы можете использовать такие вульгарные слова! "Пожрать"! Надо говорить "откушать"!

— Кушать я хотел три часа назад, — сказал Хриссэ. — Час назад я хотел есть. Сейчас я хочу именно жрать!

Мийгут

2273 год, 21 день 5 луны Ппн

дом мэтра Астиваза, Эрлони

— Давно, когда небо было ниже, вода суше, а ветер твёрже, жил один человек, Хидом его звали. Этот Хид был оборотень и актёр, и очень любил играть, и сам новые пьесы придумывал. Говорили, что в молодости он веселил людей, что тогда его любили, и многие ходили на его игру смотреть. Но ни славы, ни денег ему за это не было. А если и были, то мало. Да и лет ему было уже много, за сорок, а он всё в шутах ходит. Вот он и решил, что умный уже и опытный, и может не только смешить, но и научить чему-то. И стал играть со своей труппой такие сцены, что разве только Мастер какой хитроумный разобрался бы, да и то не на трезвую голову. Те умники, которых уже в мире знали, на него пальцами показывали и смеялись: мол, полез шут на старости лет в серьёзное дело. Оборотень обижался очень, но виду не подавал. Только и правда не получалось у него ничего — хоть ты тресни. Даже когда и получалось — зрители только смеялись. И прошло так года два.