И опять-таки, моральные следствия победы в современных сражениях должны быть сильнее, чем в прежних сражениях новейшей военной истории. Если современные сражения, как мы их описали, представляют собой подлинную борьбу до последних сил, то и решает эти сражения сумма сил, как материальных, так и моральных, в большей мере, чем отдельные распоряжения или даже случайность.
Сделанную ошибку можно в следующий раз исправить, от счастья и случая можно ожидать в другой раз больше благосклонности, но сумма моральных в материальных сил не меняется так быстро, а поэтому, видимо, и тот приговор, какой им вынесла одна победа, имеет много большее значение для всего будущего. Правда, лишь меньшинство участников сражения и причастных к нему задумывалось над этим различием; но самый ход сражения навязывает такой вывод сознанию всякого, кто при нем присутствует, а рассказ о нем в официальных отчетах, как бы они ни были приукрашены отдельными втиснутыми в них эпизодами, показывает в большей или меньшей степени остальному миру, что причины исхода скорее лежат в целом, чем в частностях. Тот, кто никогда лично не присутствовал при большом проигранном сражении, едва ли может составить себе живое, а следовательно, совершенно правдивое представление о нем[76]
. Отвлеченное же представление о тех или иных небольших потерях никогда не исчерпывает сущности понятия проигранного сражения. Остановимся несколько мгновений на этой картине.Первое, что действует на воображение и, можно смело сказать, на рассудок в несчастливом сражении, – это таяние масс, затем потеря пространства, которая в той или другой степени имеет место всегда, а следовательно, и у наступающего, когда он терпит неудачу; затем – разрушение начального порядка, перемешивание частей, опасности, угрожающие отступлению, которые за немногими исключениями всегда более или менее нарастают, а там и отступление, которое обычно начинается ночью или, по крайней мере, продолжается в течение всей ночи. Уже на этом первом переходе мы вынуждены оставить множество выбившихся из сил и отбившихся, порою как раз самых храбрых, которые в бою наиболее отважно продвигались вперед и держались дольше других; чувство поражения, охватывавшее на поле битвы одних только старших офицеров, опускается теперь по всем ступеням до рядовых и усиливается отвратительным впечатлением оставления в руках врага стольких храбрых товарищей, которые как раз во время боя нам стали особенно дороги; чувство поражения еще увеличивается вследствие все более возрастающего недоверия к вождям, которым всякий подчиненный в большей или меньшей степени ставит в вину безуспешность своих усилий. И такое ощущение поражения не есть что-либо воображаемое, с чем можно справиться; теперь это очевидная истина, что противник оказался сильнее нас; эта истина могла быть настолько скрыта среди множества причин, что раньше ее не замечали; но при исходе боя она выступает всегда с настойчивой очевидностью, которую, может быть, и раньше уже сознавали, но которой, за неимением ничего более реального, противопоставляли надежду на случайность, веру в счастье и в судьбу, дерзкую отвагу. Теперь же оказалось, что всего этого недостаточно, и перед нами встает строго и повелительно суровая правда.
От всех этих впечатлений еще далеко до панического страха, который никогда не является последствием проигранного сражения у обладающей воинской доблестью армии и редко – у всякой другой; указанные же впечатления должны возникнуть у самой лучшей армии, и если благодаря втянутости в войну, привычке к победам и глубокому доверию к полководцу, они кое-где и бывают несколько смягчены, то в первое мгновение они все же никогда не оказываются отсутствующими. Вместе с тем эти впечатления не являются простым следствием утраты трофеев; последние теряются обычно лишь позднее, и об этом не так быстро становится всем известно; те же впечатления будут получаться и при самом медленном и постепенном нарушении равновесия и всегда будут составлять воздействие победы; на них во всех случаях можно рассчитывать.
Количество утраченных трофеев, как мы уже говорили, также усиливает это впечатление.
Ясно, насколько армия, находящаяся в таком состоянии, будет ослаблена в качестве инструмента и как мало можно рассчитывать на то, чтобы она в этом расслабленном состоянии, которое, как уже сказано, находит новых врагов во всех обычных трудностях, сопряженных с войною, оказалась в состоянии вернуть новым усилием утраченное. Перед сражением между обеими армиями существовало кажущееся или действительное равновесие; это равновесие теперь нарушено, и необходима внешняя причина, чтобы снова его восстановить; всякое новое напряжение сил без такой внешней точки опоры поведет лишь к новым потерям.