О войне

В 1805 и 1809 гг. победы Бонапарта под Ульмом и под Регенсбургом явились и решением судьбы Италии и Тироля, хотя первая представляла довольно удаленный и самостоятельный театр войны. В 1806 г. под Иеной и Ауэрштедтом он добился окончательного решения по отношению ко всему, что могло быть предпринято против него в Вестфалии, Гессене и по дороге на Франкфурт.

Среди множества обстоятельств, влияющих на сопротивление боковых районов театра войны, преимущественное значение принадлежит двум следующим.

Первое: если страна, как это было в России, имеет огромные размеры и располагает относительно большими силами, то решительный удар на главном направлении может затянуться надолго; поэтому отпадает надобность спешно сосредоточивать к нему все

Второе: когда (например, в 1806 г. в Силезии) боковой район приобретает необычную самостоятельность благодаря большому числу крепостей. И все же Бонапарт отнесся к этому району с большим пренебрежением, направив против него лишь 20 000 человек под начальством своего брата Жерома; между тем Бонапарт, двигаясь па Варшаву, оставлял этот район позади себя.

Если в конкретном случае выяснится, что удар на главном направлении, по всей вероятности, не отразится на боковых районах или уже фактически не отразился, то причина этого заключается в том, что неприятель выставил там значительные вооруженные силы; против них также придется выделить соответственные силы, что надо считать неизбежным злом, так как нельзя сразу же оставлять свои сообщения без всякой охраны. Однако осторожность может повести еще к дальнейшему шагу: она может выдвинуть требование, чтобы наступление на главном направлении точно сообразовалось с ходом наступления в боковых районах и, следовательно, чтобы каждый раз, когда неприятель не захочет уходить из них, наступление на главном направлении приостановилось бы.

Такой прием как будто не совсем противоречит выдвинутому нами принципу сосредоточивать возможно большие силы в одной главной операции, но тот дух, из которого рождается этот прием, явно противоположен идее, вложенной в наш принцип. При соблюдении этого приема возник бы такой темп движений, такое ослабление силы удара, такая игра случайностей и, наконец, такая потеря времени, что это практически было бы совершенно несовместимо с наступлением, имеющим целью сокрушение противника.

Трудности еще возрастут, если силы противника в этих боковых районах имеют возможность отходить в эксцентрических направлениях. Что же тогда останется от единства нашего удара?

Мы должны, следовательно, высказаться безусловно против зависимости главного наступления от хода действия в боковых районах и утверждаем, что направленное на сокрушение противника наступление, у которого не хватает смелости лететь стрелой прямо в сердце неприятельской страны, никогда не достигнет своей цели

4. Наконец, облегчение условий существования армии является четвертым основанием в пользу разъединенного наступления.

Конечно, гораздо приятнее идти с маленькой армией по богатой области, чем с большой следовать через бедную; но при целесообразных мероприятиях и с войсками, привыкшими к лишениям, последнее не представляется невозможным; поэтому такое соображение никогда не должно оказывать влияние на наше решение, чтобы мы из-за него подвергались серьезной опасности.

Итак, мы отдали должное основаниям для разделения сил, разлагающих единое главное действие на несколько, и не решимся высказывать порицание в тех случаях, когда такое разделение совершается на одном из этих оснований с ясным сознанием его смысла и с тщательным взвешиванием выгод и невыгод.

Но когда, как это обычно бывает, ученый Генеральный штаб по привычке составляет план, по которому различные районы театра войны должны быть еще до начала игры заняты разными фигурами, как поле на шахматной доске, и затем начинается игра - движение к цели, вдохновляемое фантастической мудростью комбинаций, сложными линиями и отношениями, когда войска должны разойтись сегодня для того, чтобы с напряжением всех сил и искусства, с великой опасностью вновь соединиться через две недели, - то мы испытываем глубокое отвращение к такому уклонению от прямого, простого, бесхитростного пути, умышленно ввергающему нас в полное замешательство. Подобные нелепости имеют тем легче место, чем слабее полководец осуществляет руководство войной и чем дальше отступает он от понимания своей роли, указанной нами в I главе1, как непосредственного выявления своей одаренной огромными силами индивидуальности. При такой слабости полководца весь план рождается в недрах фабрики непрактичного Генерального штаба и является продуктом мозговой деятельности дюжины полузнаек.

Теперь нам остается разобраться только в третьей части нашего первого принципа, а именно все второстепенное ставить, насколько возможно, в подчиненное положение.