В силу природного оптимизма дети часто бывают уверены, что ничего плохого с ними приключиться не может, а предостережения взрослых кажутся им перестраховкой или просто занудными разговорами. Им не приходит в голову, что каждое «нельзя» оплачено чьими-то неприятностями, чьей-то болью, кровью, а то и жизнью. Учиться на чужом опыте они пока не умеют. Взрослые люди тоже зачастую пренебрегают элементарными правилами безопасности. Я, например, как и все, прекрасно знаю, что нельзя оставлять без присмотра включённый утюг, но скрупулёзно соблюдать это правило стала только после того, как однажды утюг загорелся ярким пламенем прямо в моей руке. Если бы это произошло в безлюдном помещении, пожар был бы неминуем. Большинство взрослых могут припомнить подобные эпизоды из своего прошлого, которые позволили им набраться опыта и вести себя осмотрительно. У детей же не только личный опыт очень скромен, но и опыта обучения на чужом опыте, если можно так выразиться, у них тоже нет. Поэтому надо время от времени обращать их внимание на чужие неприятности и объяснять, в чём человек ошибся и как мог этих неприятностей избежать. Не могу, однако, не напомнить, что здесь тоже надо знать меру и не слишком запугивать ребёнка.
Процесс познания мира требует от ребёнка постоянных экспериментов.
Помню такой случай. Когда сын был совсем маленьким, года полтора, на даче после дождя он стал играть с размокшей землёй, то есть, попросту говоря, с грязью. Запустил туда обе ручонки и любовался результатом. Муж возмутился и сказал, что его следует остановить. «А ты хорошо представляешь себе, какова грязь на ощупь, какая она липкая, холодная, противная?» - спросила я. «Конечно, знаю», - ответил муж. «А не потому ли тебе это известно, что ты в таком же возрасте, как сын, делал то же самое?» Разумеется, нельзя допускать, чтобы ребёнок часами играл с грязью, пробовал её на вкус и т. п. Но некоторый опыт он может и должен приобрести. На мой взгляд, это важнее, чем чистота рук и одежды.
На даче, где мы проводили лето в первые годы жизни моих детей, был колодец, который мне представлялся очень опасным. Его край едва возвышался над уровнем земли, так что упасть в него ничего не стоило. Конечно, колодец имел крышку, которую маленький ребёнок открыть бы не смог. Но кто-то из взрослых, пользовавшихся колодцем, мог забыть его закрыть. Вероятность этого была невелика, но зато последствия могли оказаться роковыми. Я понимала, какую притягательную силу таит в себе глубина колодца, и, не дожидаясь, когда кто-нибудь из детей заинтересуется им, сама предложила каждому из них заглянуть в колодец. При этом я, конечно, крепко держала ребёнка за руку и попутно объясняла, как опасно потерять равновесие и туда свалиться. Мы заглядывали туда, кричали, слушали эхо, немного пугались и закрывали крышку. Я не забывала упомянуть, что если им захочется заглянуть в колодец, то это можно делать только вместе со мной. После того, как это произошло по моей инициативе, дети несколько раз предлагали мне вместе заглянуть в колодец, но никогда не пытались сделать это самостоятельно. Конечно, если бы я не предложила сама, они могли и не заинтересоваться колодцем. А если бы всё-таки любопытство взяло верх? Запретов могло оказаться недостаточно, а иногда именно запреты как раз и возбуждают любопытство.
По этому поводу мне вспоминается следующее. Однажды по телевизору показывали женщину-сварщицу, преуспевающую в своей деятельности. В частности, её спросили, почему она выбрала столь необычную для женщин профессию. Она ответила: «Мне в детстве всегда говорили: «Не смотри на сварку! Не смотри на сварку!», а мне было очень любопытно, что же там такое интересное, на что нельзя смотреть!»
Подобным образом, как в случае с колодцем, я пыталась действовать и в некоторых других ситуациях. Старалась свести к минимуму категорические запреты. Полностью их избежать, конечно, невозможно, но иногда стоит разрешить ребёнку какие-то опасные действия сделать при взрослых, под их руководством и контролем. До сих пор вспоминаем, как сын года в четыре меня спрашивал: «Мама, можно я при твоём присутствии зажгу спичку?» - именно так он выражался (или «нарежу хлеб», или ещё что-нибудь подобное). Приходилось разрешать, потому что я понимала: если не разрешу, он сделает это сам, без меня, и последствия могут быть гораздо серьёзнее. Он же, по моим расчётам, должен был сделать вывод, что если я чего-то не разрешаю даже «при моём присутствии» — значит, этого действительно не стоит делать.